Доктор Борис Неймарк — о "нетоскливом" выборе, оттоке врачей и медицине в провинции

Борис Неймарк фактически не имел шансов не стать врачом. Его дед – Израиль Неймарк – глыба алтайской медицины, один из основателей медуниверситета, отец – Александр Неймарк – известный уролог. Сам он сегодня – доктор наук, завотделением урологии в железнодорожной больнице. Для проекта "Толка" "Барнаул. Я остаюсь" он рассказал, почему ему не "тоскливо" оставаться в родном городе, кто поддерживает "адекватный уровень" медицины в провинции и что согревает его душу.

"Не было практики – уезжать"

– Борис Александрович, у вас вообще был выбор – учиться в Барнауле или нет?

– В ту пору не было такой практики – уезжать. В основном все оставались учиться здесь. Это было начало 1990-х, я поступил в 1993-м. Только-только Союз развалился, и все отстраивалось заново.

В вузе тех лет было много преподавателей, кто за плечами имел опыт Великой Отечественной войны, – военные хирурги и терапевты. Эти люди вообще были как Библия. И я у них успел поучиться. Они еще были живы, относительно здоровы и абсолютно работоспособны. Теперь понимаешь, что это была уникальная возможность.

Но тогда, я думаю, в медицинских вузах многих регионов были такие люди – с колоссальным опытом за плечами. Их действия, практика не подпадали ни под какие медицинские справочники и каноны. Это был тот опыт, который они вынесли с фронта и знали, например, что если сделают вот так, то пациент выздоровеет.

– Они сами формировали новые справочники.

– Безусловно.

"Барнаул – осознанный выбор"

– Думаю, по совокупности ваших квалификации, опыта, статуса у вас были возможности уехать из Барнаула. Почему вы остаетесь здесь?

– Знаете, не хочется говорить пафосно и высокопарно. Я люблю город, в котором живу, и ценю людей, которые меня окружают. У меня есть советская закваска, воспитывали меня люди того времени, а тогда патриотическое воспитание было сильным. Это здорово, когда ты видишь, что не только востребован, но и приносишь реальную пользу.

Ну а если опустить высокопарные слова, то, как любил говорить один из моих учителей, "где родился, там и пригодился". Это может для кого-то звучать тоскливо. Но для меня это на самом деле осознанный выбор.

– Но у вас были предложения, шансы уехать в другой город?

– Да, были. Но, вероятно, тогда нужно было активнее решать какие-то социально-бытовые вопросы, в этом случае переезд мог бы состояться.

Но я хочу сказать, что мне просто по-человечески жалко расставаться с людьми, с которыми работаю бок о бок, с научной работой, которую веду. А когда становишься старше, то больше ценишь и сам город, и те места в нем, с которыми связаны какие-то события жизни. Это греет душу на самом деле.

– По вашим наблюдениям, происходил отток врачей из Алтайского края в пандемию, как об этом говорят?

– Не уверен, что именно ковид играл ключевую роль. Уезжали и до него, и после. Да, кто-то переезжал и в пандемию – всем известно, что работавшие в ковидных отделениях имели совсем другой уровень заработка. Некоторые, кстати, не смогли потом вернуться к непростой действительности. Но, по моим личным наблюдениям, тенденция среди тех, кто уезжал, примерно одинаковая вне зависимости от ковида – те, кто смог найти место в большом городе, там остались.

"Руки и мозги" есть, денег – мало

– Как вы считаете, уровень здравоохранения в регионах или тем более в муниципалитетах снижается за счет централизации?

– Знаете, я считаю, что, наоборот, на местах еще остаются апологеты классической медицины и здравоохранения, заложенного еще в СССР. Поэтому здесь продолжает культивироваться внимание к пациенту и незыблемое отношение к важности работы врача. Это сложный разговор, который "обвешан" массой социальных и не только социальных вопросов. Но зная коллег из многих регионов нашей страны, я понимаю, что не только в Сибири, но и в центральной части России, на Дальнем Востоке многие остались, не уехали, благодаря чему существуют школы, врачи продолжают работать, преподавать, обучать молодых докторов.

– То есть ощущения остаточности медицины на местах у вас нет?

– Есть люди старшего, среднего поколения, которые формируют ее уровень. В них еще есть вот это чувство – пригодился там, где родился. Молодежь, конечно, уже совсем другая, она пытается искать там, где лучше, удобнее – мыслит рационально. Осуждать ребят за это точно нельзя. Но все-таки благодаря старшему поколению ситуация на местах продолжает оставаться той, которая есть.

Безусловно, крупные федеральные центры в большинстве своем оснащены по последнему слову техники. Но с точки зрения "рук и мозгов", уровень медицины в регионах продолжает оставаться достаточно высоким. Я говорю о той специальности, в которой работаю сам. Судить о всем здравоохранении в целом я не берусь.

– Тут еще знаете какой вопрос. Есть поколение, с разговора о котором мы начали беседу, – Крюков, Федоров, Лазарев, Баркаган и многие другие. Они были и есть не просто врачи, но ученые. Сегодня складывается ощущение, совершенно обывательское, что наукой занимаются в далеких высокотехнологических лабораториях, а здесь – нет. Это ошибочно?

– Те люди, о которых вы говорите, как и их коллеги того времени, занимались фундаментальной медициной. Они совершили ряд абсолютно прорывных открытий в масштабах и страны, и тех регионов, где работали. Мы сейчас живем и работаем благодаря тому, что фундаментальные знания тех лет были найдены, исследованы, опубликованы и запущены в практику. В то время многие вещи выполнялись руками, так как не было технологических возможностей, какие есть сейчас. Наверно, отчасти тогда было проще открыть что-то новое.

– Это как эпоха географических открытий – было что открывать?

– Да, примерно так. Сегодня же медицина, как и многие другие отрасли, уходит глубоко в молекулярные, генетические, клеточные, технологические сферы. Так что наука, конечно, движется, но ее характер изменился. Сегодня не стоит на нашем уровне ждать каких-то "космических" открытий. Принципиально новое может рождаться в мощнейших НИИ с большими возможностями, в том числе финансовыми. Это федеральные центры.

Но это не значит, что в регионе не проводят исследований и не ведется научная работа. Это не так. Да, есть свои трудности, требуются финансовые вливания, так как нужны средства на реактивы, оборудование и т. д. Но сложность именно в этом, а не в людях и не в идеях.

У нас в вузе сегодня работает диссертационный совет, который позволяет остепенять молодых врачей – присваивать им степени кандидата или доктора наук. Начиная с 2019 года это первый и единственный совет за Уралом для урологов (также позволяет остепенять акушеров-гинекологов и хирургов. – Прим. ред.).

Когда ты живешь в Кемерове, Томске, Новосибирске или Чите, то проще приехать на защиту в Барнаул, чем в Москву. Защита в столице – это время и существенные затраты, особенно для молодого врача. Плюс у него в родном городе работа, семья и т. д. И то, что нам удалось добиться создания здесь диссертационного совета, – наша общая большая победа. Хотелось бы, чтобы это детище было, жило и здравствовало. И это в том числе одна из причин, по которым я считаю правильным работать в Барнауле.

"Не ловил на мысли, что хочу в Большой театр"

– Барнаул сегодня, по-вашему, комфортное место для проживания?

– Все относительно. Если мы пригласим сейчас москвича, который вынужден по 1,5-2 часа добираться на работу и обратно, то, наверно, Барнаул покажется ему комфортным городом. Мы теряем меньше времени в дороге. Но это только одна сторона вопроса.

Что касается общежитейской позиции, то тут каждый выбирает сам. Если бы у меня было много свободного времени, то я бы, наверно, мог сказать, что мне не хватает условно театров, музеев, выставок. Барнаул дает достаточно возможностей, чтобы удовлетворить запрос на отдых, потребность в культурной, информационной среде. По крайней мере я ни разу не ловил себя на мысли, что хочу в Большой театр – а его здесь нет.

– Есть люди, которые уезжают по финансовым соображениям. А есть те, кто говорит, что здесь нет как раз среды, потенциала для развития. На ваш взгляд, развитие зависит от места или от человека?

– Я не совсем понимаю, что значит "нет потенциала для развития"? Низкий общекультурный уровень? Или профессиональный? Такие вещи сложно характеризовать в общем. Каждый сам оценивает место, где он работает. Если человек видит, что действительно нет перспектив и их не предвидится, что нет рядом тех, на кого можно опереться или у кого научиться, если все это подкреплено абсолютным отсутствием средств, то какой тогда вариант? Вставать и уезжать.

История по назначению врача

– Если бы Барнаул был пациентом, то на какие бы функции его "организма" вы бы советовали обратить внимание?

– На фундаментальные. Я считаю, что классная идея – развивать исторический центр и в целом поддерживать интерес к истории города. В прошлом году я ходил на выставку газет разных стран и исторических периодов. Потрясающе! Нам, на мой взгляд, не хватает таких событий. Потому что, я уверен, таких людей, как Алексей Шелепов, который организовал эту выставку, в городе немало. Это будет полезно всем – и старшему, и младшему поколению жителей.

Недавно я впервые попал в крепостной театр – тоже получилось уютное, атмосферное место.

А еще я лелею мечту, что когда-то будет реконструирована и открыта территория демидовского сереброплавильного завода. Это могло бы стать логичным завершением того, что к сегодняшнему дню уже сделано и делается в старой части города. Очень бы хотелось, чтобы эта территория превратилась в настоящий исторический культурный центр Барнаула, где приятно посидеть, погулять, пообщаться.

Это было бы попадание в 100 из 100. Так же, как это было с возрожденным Нагорным парком, который по-прежнему многие барнаульцы называют между собой ВДНХ. Здесь сумели найти золотую середину того, как использовать территорию с учетом ее истории – концепцию не увеселительную, а созерцательную, наверно, даже богоугодную.