"Прыгаем с одного на другое": Алексей Тишкин — о реалиях жизни преподавателей и вузов
Родители студентов, работодатели и в целом общество, руководствуясь старыми стереотипами, плохо представляют, как сегодня учат вузы. Не в последнюю очередь из-за того, что у системы высшего образования нет четкой стратегии развития, ее заносит то в одну, то в другую сторону, а государство не до конца понимает, какие кадры и для чего ему нужны. Однако ясно, что вузы больше не выпускают готовые кадры, работодатели должны сами инвестировать в их подготовку, если хотят хороших специалистов, а судьба студентов зависит только от их притязаний, но с этим есть проблемы. Об этом, а также о роли и кратном росте нагрузки преподавателей "Толк" в преддверии отраслевого праздника поговорил с завкафедрой археологии, этнографии и музеологии АлтГУ, профессором Алексеем Тишкиным.
Колоссальная нагрузка– Преподаватель вуза в представлении примерно 20-30-летней давности – это педагог, наставник, ученый-исследователь. Сегодня, слушая отчеты ректоров, читая публикации о высшем образовании, приходишь к выводу, что сейчас преподаватель — это еще и немного менеджер со своими KPI. Это так?
– Сейчас у преподавателей значительно больше задач, чем прежде. И они действительно более разнообразные. Раньше можно было читать лекции, проводить семинары и практики — и этого было достаточно. Научная работа рассматривалась как дополнение. Сейчас параллельно проведению занятий нужно выполнять массу обязательной работы. Нагрузка стала колоссальной, и почти нет места для творчества.
Интенсивность труда возросла. Например, раньше у профессора было 400–450 часов учебной нагрузки в год по основной ставке, а сейчас – 800. Почувствуйте разницу, как говорится. Теперь нужно готовиться ко многим дисциплинам – от 5–7 и больше, а не к 2–3, как раньше. У доцента нагрузка еще больше, а у преподавателя и ассистента – самая большая. Чтобы выжить, им приходится работать на полторы ставки и еще при возможности брать 300 часов дополнительно.
А работать надо и в аудиториях, и на электронном образовательном портале, где все курсы дублируются для дистанционного обучения, а также для контроля за самостоятельной и другой подготовкой студентов. Еще к каждому занятию в любой форме надо подготовиться.
Значительно возросли и требования, в том числе для прохождения по конкурсу на соответствующую должность. Обязательно нужно выполнять KPI (ключевые показатели эффективности): по публикациям, в том числе в высокорейтинговых журналах, по регулярному повышению своей квалификации, по привлечению финансирования в виде грантов или хоздоговоров, а также по ряду других параметров.
– А если провести аналогию. Вот работает менеджер по продажам. Его KPI понятны: принести такой-то объем денег, привести столько-то новых клиентов. А у вас?
– Почти то же самое. Часть я уже назвал. Надо оказать определенный объем образовательных услуг. Привести определенное число абитуриентов, из них столько-то платных и столько-то иностранных или из других регионов России, выпустить в определенный срок защитившихся аспирантов, подготовить электронные курсы высокой категории, сделать доклады на международных конференциях и т. д.
Этими и другими параметрами определяется эффективность и уровень оказанных услуг. Университеты перестали быть просто учебным заведением, они стали составляющей частью экономических процессов в стране. Мы в основном не учим, а оказываем услуги для получения студентами компетенций. Это совершенно другой подход.
"Нас заносит то в одну, то в другую сторону"– А как эта коммерческая парадигма сопряжена с уровнем образования?
– Сейчас у нас задача – ориентироваться на потребности рынка в кадрах. И когда мы утверждаем цифры набора (число бюджетных мест. – Прим. ред.), нас в первую очередь спрашивают: а кто будет потребителем этих выпускников, куда мы их направим? Предприятия-заказчики и наши индустриальные партнеры включаются в процесс формирования учебного плана, проведения практик, даже формулируют исследовательские темы для выпускной работы и т. д.
Конечно, еще сохраняется направление фундаментальной науки, и для нее мы тоже, слава богу, генерируем кадры.
Проблема в том, что перестраивание процессов внутри системы образования идет постоянно. Мы до сих пор не видим четких ориентиров – не понимаем, куда развивается высшая школа. Нет долгосрочной стратегической программы, гармоничного ее развития. Нас заносит то в одну, то в другую сторону.
Сейчас в приоритете инженерные и технические направления подготовки при отсутствии нормальной базы для этого и без понимания, какой личностью должен быть инженер. И, судя по всему, идет формирование технократов.
Дан ориентир на создание отечественной системы высшего образования, отказ от европейской (так называемой болонской), хотя двигались в этом направлении много лет и наконец-то худо-бедно отстроили ее. Хотя наше общество не понимает до конца, кто такой, например, бакалавр. На мой взгляд, нет необходимости ломать то, что уже работает – можно сохранить бакалавриат и магистратуру, но при этом усилить специалитет. Можно, конечно, поменять названия, но важность не в этом, а в сущности, в содержании.
Из-за постоянных изменений дезориентированы не только те, кто находится внутри системы, но и те, кто вне ее. Например, многие родители абитуриентов и студентов не очень понимают, что из себя сейчас представляет университет. Они учились в другой среде и мыслят еще теми категориями: "Университет – храм науки". А когда начинаешь рассказывать, как реально обстоят дела, они растеряны.
Нужно обязательно разъяснять людям, что происходит в высшем образовании, как оно сейчас работает. Например, что нет большой разницы между уровнями образования, например, в Москве и Барнауле, как это многим представляется. В столице просто все дороже, но программы одни и те же, уровень подготовки такой же.
"Сейчас не учат, как раньше"– Вопрос про спайку высшего образования с экономикой. Преимущества подхода понятны: государство говорит, что нужно готовить кадры под запрос…
– Поправлю, простите. Условное "государство", к сожалению, не понимает, сколько и каких кадров требуется для рынка сегодня, завтра и послезавтра. Отсюда нет стабильности. У нас контрольные цифры набора могут в один год разве что не до нуля упасть, а через год вырасти в разы так, что вуз с ног сбивается, чтобы найти нужное число абитуриентов, а их физически нет.
Нет системы и понимания того, сколько и каких кадров нужно в прогнозном плане. Поэтому есть обращение к реальному сектору экономики. Но ведь можно и отладить. Например, Российское историческое общество стало участвовать в формировании и распределении цифр бюджетного набора в стране, взаимодействуя напрямую с вузами и с министерством. Начались позитивные подвижки, но мы еще далеки от необходимого уровня.
– Но в целом, видимо, речь идет о готовых кадрах, выходящих из вуза под конкретные запросы экономики.
– Нет, не совсем так. Тут как раз "собака и зарыта". Университет практически не дает готовых кадров. Университет готовит выпускников, которые а) имеют определенные компетенции и б) имеют возможность быстро нарастить необходимые знания, умения и навыки.
В университете сейчас не учат, как раньше. Когда 1,5 семестра идут лекции и семинары по одной дисциплине, потом по другой и т. д. Сегодня университет учит студента учиться и понимать, что и зачем. Если не хватает каких-то знаний – пожалуйста, есть широкий выбор дополнительного образования. Все сделано для того, чтобы человек с высшим образованием быстро сориентировался и устроился на рынке труда, получив возможность иметь дополнительные компетенции.
Бакалавр выпускается – но он не готовый специалист. Это человек, который готов стать специалистом при определенном запросе от работодателя. У него есть уровень знаний, который позволит ему быстро повысить свою квалификацию и стать нужным специалистом на какое-то время.
– Но работодатель же так не мыслит, ему нужен готовый кадр.
– А это следующая проблема. То есть, с одной стороны, у государства нет четкого понимания, сколько и каких специалистов нужно. И оно обращается к работодателям, просит обозначить их потребности и включиться в процесс подготовки. Но в стране еще нет такого понимания среди руководства предприятий – заказа специалистов для себя. Это ведь долго и требует затрат. Они привыкли, что государство их обеспечивает кадрами, а они уж потом под себя "обтачивают".
Задача формирования образовательного заказа, конечно, актуальна. И мы на уровне кафедры отрабатываем систему целевого обучения. Например, уже подготовили двух специалистов в магистратуре для музея-заповедника "Шушенское" в Красноярском крае, столько же готовим для Бийского краеведческого музея. У нас учатся уже работающие там люди, которые понимают, что это им надо.
Хотя и тут все не так гладко идет. Например, нам говорят: если вы выполните план целевого набора, то и контрольные цифры (число бюджетных мест. – Прим. ред.) у вас сохранятся или будут расти. Но получается наоборот: мы выполняем план, а цифры набора снижаются. В прошлом году мы набирали в магистратуру по музеологии 15, а в этом – 7 человек. При том, что такая группа из семи магистрантов получается нерентабельной.
"Нужны не умные люди, а исполнители"– А нет ли риска в этой новой системе, что выпускник – пусть будет химик – захочет после вуза пойти на предприятие отрасли, а его не возьмут из-за отсутствия нужных производству компетенций, и ему останется условно идти кассиром в магазин?
– Конечно, всякое бывает. Если выпускник хочет пойти на какое-то конкретное предприятие, у него есть масса возможностей закрепиться там еще во время учебы. Например, через прохождение практик.
Проблема в другом. В самих обучающихся студентах и выпускниках. У них нет достаточного понимания и мотивации для выстраивания своей жизненной траектории. Они молоды, у них нет жизненного опыта, зависят от родителей, смотрят дезориентирующую рекламу (типа "Бери от жизни все и сразу!"). Многие из студентов еще на этапе поступления имеют низкий уровень образования – в школе не учились нормально и тут тоже. Это реальность. Что от них требовать? Некоторые толком читать не умеют, а мы им цифровые технологии преподаем.
Добросовестные и целеустремленные студенты легко находят себе место работы. Учебный план позволяет им получить достаточное количество компетенций, чтобы обозначить свой дальнейший рост.
– Знаете, как-то не по себе от этой парадигмы обучения.
– Есть такое. Такова экономическая реальность – нужны не умные люди, а высококвалифицированные исполнители.
Как реагировать? Есть несколько вариантов. Хорошо и системно учиться. Или, например, через огромную систему дополнительного образования. Она сейчас набирает обороты и развивается в любых сферах – в том числе при вузах, отдельных институтах и кафедрах. И под это есть госзаказ.
У нас, например, на базе Института истории и международных отношений есть прекрасные центры по языковой подготовке (английский, китайский и др.). Да, это тяжело – получать фактически два образования, но это будет уже другой, более высокий уровень.
В общем, возможности есть и их немало. Все зависит от самого человека и от уровня его притязаний. Многие же просто не понимают, чего они вообще хотят. Люди поступили на бюджетное место – и не ходят на занятия или заплатили немалые деньги – и не хотят учиться. Парадокс. Чем раньше молодые люди определятся с уровнем своих притязаний, тем результативнее они будут учиться и без проблем найдут достойное рабочее место.
Ожидание алтайского экономического чуда– Где в условиях максимальной ориентации вузов на запрос экономики место гуманитариям?
– Везде. Во всех экономических сферах есть гуманитарная составляющая. У нас на кафедре, скажем, основные направления подготовки – археология, музеология, антропология и этнология. Наш "потребитель", например, музеи. Они с удовольствием берут наших выпускников. Почему? Потому что, во-первых, у музеев тоже есть современные требования для развития, и им нужны кадры с новым взглядом и хорошими знаниями. Во-вторых, у них в штатах высокая доля пожилого контингента, требуется омоложение. В-третьих, сейчас в стране наконец-то формируется музейный государственный фонд. Это не просто так делается: музейные экспонаты – это большие ценности, то есть огромный экономический баланс.
Музеи как наши заказчики – это только один пример. Хорошая перспектива есть у археологов, которых у нас в стране катастрофически не хватает, так как в ходе реализации любых индустриальных проектов требуется историко-культурная экспертиза, а также археологические исследования для освобождения территории под строительство. Производственная археология – это хорошо финансируемое направление, в этой области создаются частные фирмы. Востребованы и сугубо научные высококвалифицированные кадры.
– Не уверена, что студенты, поступающие на историков, мечтают работать в музеях.
– Конечно, для музея более выгодно взять выпускника-музеолога. Но и историк там не затеряется. Не забывайте, что все музеи вовлечены в экскурсионно-туристическую деятельность. Это неисчерпаемая возможность для развития, например, Алтайского края. Имеющееся богатое историко-культурное наследие – огромное основание для экономического чуда нашего региона. Но пока такого осознания нет. Если оно придет, то будут нужны все гуманитарии и естественники, которых выпускает университет.
В целом хочу сказать – у нас нет особых проблем с трудоустройством выпускников. На 3–4 курсах часть студентов уже работают в выбранном направлении, а магистранты – вообще почти все.
У нас проблема другого плана – найти перспективных ребят, которые бы пошли в науку. Поэтому привлекаем из других регионов и из других стран. В этом году у нас был приличный конкурс среди историков и археологов в аспирантуру. На нашу кафедру поступили пять человек.
Медленное сознание заказчика– Правильно ли я понимаю, что переход системы на партнерство с работодателями – это в определенной мере способ частично переложить финансирование высшей школы на частные бюджеты?
– Конечно. И это ведь не секрет. Почему государство должно условно бесплатно готовить специалистов для частных предприятий и фирм? Такое время сейчас пришло. Надо всем подключаться, чтобы обеспечить экономический рост.
– То есть парадигма, когда кадры готовили как бы за счет отчисляемых предприятиями налогов, больше не актуальна?
– Но, послушайте, это, конечно, так и должно быть, но, если работодатель заинтересован в специалистах, которые именно ему нужны, то он должен участвовать в их подготовке. По-другому экономика не заработает. К сожалению, очень медленно идет процесс перестройки сознания заказчика.
– Это инерция мышления собственников?
– Это природная человеческая жадность, в которой нет здравого смысла. Кто понял, как важна сфера подготовки кадров в союзе с вузами, тот уже давно это делает: и целевиков заказывают, и в подготовке участвует, и стипендии платят, и разные программы предлагают, сами участвуют. А кто-то и свои вузы создает. Они, возможно, не кричат об этом на каждом углу, но обеспечивают себя нормальными кадрами. IT-компании и банки, например, по этому пути идут.
К сожалению, слабо задействован в этом процессе малый и средний бизнес, хотя у нас в крае он доминирует.
Плюс остается все-таки фактор глобальной государственной задачи. Да, стране нужны образованные люди. Но насколько? Условно в Японии – поголовно. В советское время были установлены обязательства по минимальному уровню образования. Сейчас он четно не определен. И вообще, нет понятной и системной образовательной стратегии.
На мой взгляд, наша проблема еще и в так называемой проектности. Мы скачем по разным проектам – сегодня один, завтра другой, про прежний забыли, то в одну сторону, то в другую.
– Какие проекты вы имеете в виду?
– Любые. И образовательные, и научные. Сейчас, например, реализуется программа "Приоритет 2030". До этого была Программа стратегического развития, которая сыграла свою важную роль, настроив у нас развитие на научно-исследовательский университет. Но то, что было сделано, ушло на второй план или забыто. Хотя на этой бы базе можно было строить дальнейшее развитие с заложенным фундаментом.
У каждого нового проекта разные условия и требования. Например, в нынешней программе, которую реализует наш университет с учетом специфики края, не оказалось места для социогуманитарного направления, потому что в крае нет глобального заказчика на него. А именно гуманитарии на протяжении всей истории университета и особенно сейчас дают наиболее эффективные результаты.
На мой же взгляд, нужно дать системе высшего образования в нашей стране просто поработать в одной парадигме хотя бы пять лет. А мы прыгаем с одного на другое, тратим огромные ресурсы, иногда проворачиваем огромные объемы работы, которая в итоге может оказаться никому не нужна или результаты не получат продолжения. А иногда с нас требуют того, что мы и сделать-то не можем. Высшее образование – это живой организм, который долгое время находится в постоянном стрессе и существует в непрекращающемся эксперименте. Работать так тяжело. Хотя иногда и интересно.
"Задача – повысить именно ставки"– О самом трепещущем – о зарплатах. Есть две позиции относительно этой темы. С одной стороны, преподаватели, когда им озвучивают средний размер зарплаты в вузе, возмущаются и просят указать, кто такие получает. Но с другой, есть статистика, которая говорит, что с зарплатами в вузах все хорошо. Где правда?
– Все такие цифры – это как средняя температура по больнице. Другое дело – озвучить средние зарплаты по имеющимся ставкам. Это ближе к пониманию. Но такого показателя нет, так как основной ориентир – средняя зарплата по вузу. В университете все знают, сколько получает доцент или старший преподаватель. Это очень низкие ставки. По сравнению с Москвой и даже Новосибирском мы значительно проигрываем. Поэтому преподаватели работают, как я уже сказал, на полторы ставки и еще 300 часов сверху. И это максимум возможного.
На другое, например на науку, уже сил не остается. Хотя у нас в университете есть стимулирующая часть, то есть возможность заработать другими путями. Для этого даже разработана компьютерная система "Кейс", куда все сотрудники заносят свои достижения, за которые идут доплаты и премии.
– Но вы же говорите, что многие нагружены работой и так под самую "крышечку".
– В том-то и дело. Поэтому задача, конечно, повысить именно ставки. И мы на встречах с нынешним ректором обсуждаем этот вопрос. Поднимали также проблему доплат за ученую степень и за ученое звание.
Но я бы отметил, что в нашем университете все же есть возможности для самореализации, а также для карьерного роста и для более-менее финансового достатка. Просто нужно понять механизмы необходимой деятельности. Также важны приоритеты человека. Кто-то предпочитает весь отпуск летом отдыхать. А, например, для археологов лето – это как в колхозе сенокос. Мы работаем в экспедициях, реализуем научные проекты. Я за прошедшие 11 лет в своем формально-календарном отпуске вообще не отдыхал.
Также важно, чтобы коллеги пересмотрели свое место в изменяющейся системе. Ведь кто-то еще не оценил меняющуюся реальность и живет в старой парадигме. Мне, как завкафедрой, нужно иметь трудоспособный коллектив. Для этого необходимо привлекать сотрудников соисполнителями в научно-исследовательские проекты (это и профессиональный рост, и доплаты). В них обязательно нужны молодые кадры. Для молодых исследователей сейчас много грантовых возможностей.