Дизайнер Алексей Шелепов — о Барнауле, его среде и "неколхозности" заказчиков

Талантливый графический дизайнер Алексей Шелепов начинал как "зеленый" оболтус-художник на барнаульском заводе, куда устроился по блату. Сегодня он респектабельный профи с крупными столичными и региональными заказами в портфеле — дизайна книг, упаковок, логотипов и т. д. Он говорит, что ему повезло состояться в профессии в то время, когда география для этого не имела значения. Всё и здесь "кипело".

Для проекта "Барнаул. Я остаюсь" он рассказал, как дизайнеры в глухой провинции оказывались круче московских, согласен ли он с тем, что Барнаул на фоне многих городов вполне хорош, и почему модная сейчас идея о Барнауле как месте для "удаленщиков" преувеличена.

"Толк" запустил новый проект "Барнаул. Я остаюсь" – о людях, которые состоялись здесь как профессионалы и могли бы быть успешными в других городах и странах, но продолжают жить, работать и развиваться в Барнауле. И это их осознанное решение. Мы поговорим с врачами, учеными, дизайнерами, архитекторами, представителями других профессий. Героями проекта уже стали Татьяна Антоненко, доцент кафедры зоологии и физиологии АлтГУ, автор проекта "Живая наука", и архитектор Алексей Квасов.

Алексей Шелепов — давний коллега, поэтому разговор шел на "ты".

Родом из Бюро эстетики

– Алексей, ты не раз говорил, что твоя профессия — художник-оформитель, как это было в самом начале. Как ты из него стал известным дизайнером?

– Я же всю жизнь рисую, с детского сада буквально. "Художку" за два года окончил. А после школы, это был 1989 год, мама меня на завод устроила. Это я ее попросил. Она сначала категорически против была: это не работа, не профессия. А мама у меня была главным технологом ЗСВ! Старший брат – военный летчик. И я такой — художник-оформитель. Но она меня устроила.

На заводе вся эта богадельня называлась Бюро эстетики. Там работали художники, в основном выпускники Новоалтайского училища. У нас был отличный руководитель. Он научил меня и пером работать, и планшеты натягивать, и ПВА с гуашью мешать, чтобы она не сыпалась. Это же время "совка" — не было ничего. И он учил, как работать с материалами. Все происходило в экстремальном рабочем режиме. Это была первая моя школа – лучшая базовая.

Он мне сразу сказал, что, несмотря на весь мой блат, уволит меня через месяц – ему по приказу две единицы надо сократить. Я и не расстроился даже – мне все равно в армию уходить. Но он в итоге двух девчонок уволил, а меня оставил. Но в армию я ушел.

– После армии поехал поступать?

– Да, в Екатеринбург. Тогда никакого архитектурного института не было на Алтае. Ближайший – в Новосибирске. Но в Екатеринбурге было отделение дизайна средств транспорта. Я ехал поступать на автомобильный дизайн, это было моей настоящей мечтой.

– Не "Жигулями" же ты вдохновлялся.

– Вот ты зря. На АвтоВАЗе работать было неплохо, особенно в то время. Завод тогда запускал свою "восьмерку" – "зубило". Ее делали совместно с Porsche — кстати, об этом мало кто помнит, — и у нее дизайн для того времени очень классный. Сейчас по Барнаулу ездит Honda HR-V первого поколения – паркетник из 1990-х, ладная машина, которая выбивается из японской стилистики. Ее модель, насколько я знаю, разработали как раз на АвтоВАЗе, а японцы ее якобы позаимствовали. Возможно, это тольяттинская легенда. Но я считаю, это хорошо, потому что так хоть проект воплотился. Так что можно было и у нас работать в этой сфере. Тем более 1990-е были временем вдохновения.

Лучше москвичей

– Почему бросил вуз?

– Я даже первый курс не отучился. Потому что сюда приехал, дурак, и со старыми друзьями погрузился во всю эту историю с киосками. Сейчас жалею, что недоучился.

Потом меня занесло в студию наружной рекламы – была такая – "Левада". Она в 1993–1994 годах делала первые рекламные щиты – ни пленки еще не было, ничего, компьютеров даже еще толком не было. Оформители старой школы рисовали все вручную. Их работы были, например, на ДК БМК (сейчас Молодежный театр на пл. Октября. – Прим. ред.). Я делал эскизы для них — гуашью, акварелью, тушью и т. д. Начальник этой фирмы познакомил меня с Дмитрием Шевкуновым, и через него я оказался в ИД "Алтапресс". И там мне тоже очень многому пришлось научиться.

Изначально я комиксы рисовал для газеты "Купи-продай". Еженедельно по полосе. Это был такой постсоветский стеб, сарказм. Тогда это был нормальный способ общества осмыслить и происходящее, и историю.

Оказалось, что людям нравится. Я заходил в автобус и видел, как человек открывал газету сразу на странице с комиксами. Мы два года их делали. Дальше нужно было или развивать проект, брать людей под него, или закрывать. А у меня уже тогда были, помимо этого, и заказы на рекламу, и первая полоса "Свободного курса", и много чего еще. Мне все было интересно. Но каждому направлению нужно было учиться.

– У кого и как ты учился?

– Через опыт, примеры, общение с людьми. Работая в "Алтапрессе", я познакомился с Володей Филатовым (руководитель студии "Дарт" с 1991 года. – Прим. ред.). А тот тогда начинал делать в Барнауле первые логотипы, промышленную графику, сувенирную печать. По сути, вся коммерческая графика, кто бы что ни говорил, началась у нас с Филатова. До него это была дешевая самодеятельность. А он поставил это все на профессиональные рельсы. И я понял, что с ним надо работать.

Тогда в принципе был рост самой профессии в контексте развития экономики страны. До этого не было ни коммерческой упаковки, ни оформления пространства — ничего. Все это росло, и мы росли вместе. Если посмотреть наши архивные работы конца 1990-х — логотипы, другую полиграфию, — они были на порядок лучше, чем, например, у студии Лебедева. Просто в Москве на базе гигантских денег индустрия стала расти гораздо стремительнее.

"Барнаул становится провинцией"

– И вот вы сидели в Барнауле, на дальней периферии нашей страны, и делали прогрессивные работы. Тогда география не имела значения?

– Вот тогда не имела. Мы чувствовали, что рост идет здесь. Что тут можно было работать с любыми заказчиками, в том числе с московскими. Плюс здесь бизнес тоже развивался, хотя бюджеты у них и были меньше. Но до середины нулевых даже вопрос не стоял — нам не надо было уезжать, чтобы расти, работать и хорошо жить.

Это сегодня все радикально изменилось. Мы попали в ситуацию дикой централизации. И вот как раз сейчас Барнаул превращается в очевидную провинцию.

– Но, с другой стороны, кажется, что тогда был период научения, накопления опыта. Да, драйва, но, как ты говоришь, движения от самодеятельности к профессионализму. А сейчас графический дизайн — это уже сложившаяся профессия, по большому счету технология. И если заказчик придет куда-то, то получит вменяемый, интересный результат — на свой бюджет.

– Ты, конечно, ситуацию упростила. Но в целом, да, 1990-е, нулевые — это был период наверстывания, желания догнать. Сейчас этот период завершен, и есть определенная плоскость профессиональной стабильности. Это спокойная, отработанная индустрия, без глобальных поисков.

Это не плохо и не хорошо. Это естественно. А что естественно, то нормально. Постоянно находиться в ситуации гонки за новыми технологиями интересно, но невозможно на длинной дистанции.

– Почему ты не уехал? Я уверена, что предложения были.

– Были. И московские, и питерские. Но в тот период, когда было много энергии, когда я стремился, развивался, перспективы и здесь были нормальные.

– А сейчас?

– Работа здесь по-прежнему осталась, но перспективы сужаются. Однако, если ты имеешь стабильный, нормальный профессиональный уровень и опыт, возможность работать тут есть. Сейчас происходят определенные трансформации. Например, основные бюджеты сегодня в экономике смещаются, и это тоже влияет на рынок. Но это вопрос не географии, а ситуации внутри страны.

"Зачем мне Питер? Я сам формирую среду"

– Есть такой стереотип, что люди, особенно творческих профессий, гораздо лучше раскрываются в определенной среде. Скажем, идешь ты по Питеру или по Москве — а там креативных вывесок на одной улице больше, чем во всем Барнауле. Желания уехать в другую среду у тебя не было?

– Знаешь, постоянно находиться в такой среде — тоже спорный выбор. Все приедается, ко всему привыкаешь. Уезжать только ради этого? Тут, скорее, нужно говорить о среде не города или социума. Вот профессиональная среда там действительно более интересна.

Но вообще, моя среда всегда со мной. Вот ты привела пример Питера. А я буквально на прошлой неделе иду по Невскому, на нем — корейский ресторан. На витрине выставлены бутылки с крафтовым сидром. И в центре я вижу свои этикетки. И они самые классные! И что мне делать с этой средой Питера, если я — ее часть, ее формирую и не чувствую себя ущербным?

То есть на самом деле жить в провинции и не чувствовать себя вторичным точно можно. Не только в Барнауле, но и в других региональных центрах. Везде есть свои профессиональные интересы, круг общения. Плюс еще и в том, что это мы формировали и формируем своего заказчика, свою среду здесь.

– К слову о провинции. Сегодня жители России стали больше путешествовать внутри страны, и сейчас часто можно услышать, как обсуждают разные города, сравнивать их. И нередко звучит, что Барнаул-то на фоне многих — очень неплохой город. Ты согласен?

– Мы, как жители Барнаула, оцениваем город изнутри, наше мнение слишком субъективно. Мы здесь живем, и нам он может нравиться, но насколько он интересен другим с их сторонней оценкой — сложно сказать. А вот с точки зрения жизни Барнаул действительно намного уютнее, на мой вкус, чем, скажем, Новосибирск.

Раньше Томск был тоже очень уютным. Но с ним что-то случилось, он таким почему-то перестал быть. Раньше он казался более загадочным, культурным. Сейчас для меня Томск менее интересен. Но это мое внутреннее ощущение, которое вряд ли может претендовать на объективное.

– Последние пару лет активно звучит мысль о том, что Барнаул может стать хорошим городом для тех, кто работает удаленно. Как считаешь, это искусственно созданная иллюзия, чтобы потешить самолюбие горожан, или здравое зерно в этом есть?

– Думаю, это чья-то объективная практика. Но саму эту идею, на мой взгляд, немного перемасштабировали, вложили в нее ту степень, которой она не имеет объективно. Да, среди сибирских городов, возможно, здесь уютно, удобно работать. Но сравнивать Барнаул с городами европейской части вряд ли корректно — просто потому, что мы слишком далеко от Москвы, даже с транспортной точки зрения.

"У нас меньше "колхозных" заказчиков"

– Ты говоришь, что ты и твои коллеги, оставаясь здесь, формируете культуру заказчика. Как он изменился — например, с нулевых и до сегодняшнего дня?

– Всегда есть заказчики, с которыми мы становимся новаторами в визуальной коммерческой культуре. Они создают свою среду, за которой вынуждены тянуться и остальные, чтобы оставаться успешными. И я тебе могу сказать, что если взять, казалось бы, такие несопоставимые рынки, как наш и московский, то процент "колхозных" заказчиков в столице выше, чем у нас.

Да, сам рынок у нас меньше — производств, бюджетов и так далее, но уровень заказчиков ничуть не ниже.

У меня был один московский заказчик — и у нас с ним очень тяжело идет процесс. Это тот случай, когда он не очень понимал, что именно ему нужно, но был не готов доверять. Это то, что принято считать чертой провинциального заказчика. А есть барнаульский предприниматель — прогрессивный человек даже по европейским меркам.

Или другой пример. Был у меня в Питере заказчик — крупная корпорация. И с ней тоже было не слишком просто. Они вроде бы и доверяют, но стоит предложить более прогрессивный ход — и возникают трудности. А у нас, например, министерство культуры края — казалось бы, чиновники, — но гораздо легче отзываются, пробуют, доверяют, даже радуются экспериментам.

– Ты делал бесплатные проекты?

– Конечно. Существуют социальные проекты, например. Они не совершенно бесплатные, но в цене — только необходимые технические затраты на расходники, интеллектуальная составляющая не оплачивается. Таких проектов немало, и они, как правило, связаны с нашими творческими организациями.

Но бывают другие ситуации. Когда заказчик приходит, и ты находишь для него очень классное решение — по классу значительно выше, чем он просил. И вот тогда дилемма — что делать: продавать заказчику дороже, но с риском, что он не примет проект из-за бюджета, или продавать дешевле или даже отдавать бесплатно, потому что это творчески интересная работа, которая станет твоим профессиональным капиталом. С таким выбором, мне кажется, сталкиваюсь не только я, но и многие люди, в чьей работе есть творческая составляющая.

– Недавно на форуме в Республике Алтай рассказывали историю про Чемальский район, для которого барнаульские дизайнеры разработали дизайн-код. Так вот, остановочные павильоны в их стиле стали оформлять по всему региону. В районе даже думали, не начать ли судиться из-за этого, но потом решили, что дело хорошее — пусть.

– Да, это тоже про такой выбор.

– А как ты считаешь, Барнаулу, который помасштабнее, чем Чемальский район, нужен дизайн-код?

– Прежде надо уточнить: дизайн-код и бренд города — это разные категории. Но в любом случае он уже просто необходим. Это инструмент организации городской среды, который должен быть обязательно. Вопрос стоит не в плоскости "нужен или не нужен". Это даже вопрос не эстетики, а прагматики и безопасности.

Дизайн-код значительно улучшит визуальную экологию. А она очень важна. Это как грязный воздух, которым мы дышим, не замечаем его, а потом болеем. Визуальная культура работает точно так же. Мы можем чего-то не замечать, не понимать, но развитие в плохой среде снижает и общую культуру, и впечатления, и эмоциональный фон. А где-то это и вопрос безопасности. Ты не обратила внимания, что тротуаров в городе стало меньше? Все в парковках. А это вопрос на стыке визуала и удобства.

Правильная визуальная культура создает ту самую красоту, которая, как бы это ни звучало пафосно, спасает мир. Гармония делает город уютным, комфортным, привлекательным для жизни. Обыватель может даже не понимать и не знать, как сформулировать, что произошло, но среда его жизни изменится.

"Я – невидимый шрифт"

– С каким визуальным образом у тебя ассоциируется Барнаул?

– Когда я в 1990-х вернулся в Барнаул после Екатеринбурга, то посмотрел на него и подумал — классный какой. Очень зеленый. Историческая часть сохранилась приличная. Хорошая, уютная родина. А сейчас я иду по своему любимому району, там стоит, например, не старинный особняк купца, а новое здание прокуратуры. А этот особняк был частью моей любви к городу. И гигантских тополей на пр. Ленина тоже, например, нет.

Это не значит, что современный Барнаул плохой, но он перестает быть моим. Это внутреннее, субъективное ощущение, исключительно мой личный опыт. Барнаул меняется, но во мне не укрепляется. Возможно, это плата за будущее города, но я не готов с ней смириться.

– Скажи, а если бы ты был шрифтом, то каким?

– Существуют шрифты, которыми можно набрать только одно слово и все. А есть такие, которыми набирают, например, целые книги и которые человек, когда читает, не замечает. И это основное качество такого шрифта — читатель его как будто не видит, воспринимая только содержание текста. И основная задача оформления хорошей книги состоит в том, чтобы читатель проглатывал ее — и не замечал ни букв, ни строчек. И вот я, думаю, такой невидимый шрифт.