Толк новости
Общество |

Или жизнь, или почка: трансплантолог - о невежестве в донорстве и тихой смерти

Главный алтайский трансплантолог рассказал о дефиците "опций" в сознании врачей, об отношениях к меньшинствам, о крестах и оптимизации
Читать в полной версии ➔

Коронавирус никак не повлиял на работу отделения трансплантации краевой клинической больницы. Здесь в штатном режиме продолжают спасать жизни. В этом году уже пересадили три печени и шесть почек. В планах провести пересадку поджелудочной железы.

У развития посмертного донорства в крае масса проблем, в том числе невежество: обычные жители, власть да и многие врачи не задумываются, что после того, как человек умер, можно спасти жизнь другого человека, а то и нескольких. О проблемах трансплантации на Алтае, о том, чему не учат в вузах и с чего по-хорошему нужно начинать реформы в медицине, "ТОЛК" расспросил заведующего отделения пересадки органов краевой клинической больницы Евгения Григорова.

Большинство ждут почку

– Мы продолжаем делать пересадки, здесь все идет по плану. В этом году пересадили три печени, шесть почек. Это точно не хуже, чем в прошлом году.

В основном большинство людей ждут почку. Более 80 пациентов сейчас находятся в листе ожидания. И листы ожидания, к сожалению, не уменьшаются. Хотим и можем делать больше, но пока темп такой же, как и в прошлом году, чуть лучше.  

"Пропаганды – не Соловьева и Киселева – у нас нет""

– Мы всегда хотим, чтобы большему числу людей оказывалась помощь. Но обстоятельства, которые не связаны с коронавирусом, сохраняются. Позиция у коллег крайне консервативная. И у врачебного сообщества, и у населения в целом.

  

У нас же нет в хорошем смысле пропаганды донорства. Об этом люди узнают только тогда, когда появляются жареные факты или провокация. Ничего не поменялось.

Люди готовы тиражировать в СМИ ужасы, скандалы и фантазии. А то, что есть потребность [в органах], что есть люди, которым нужна пересадка, что мы готовы помогать, что это все легально, прозрачно и никто никого не собирается разбирать на органы, об этом люди не знают. Объективной информации нет. Она крайне редко попадает в СМИ, потому что это не рейтинговые вещи.

Если бы появилась новость, что в подворотнях кого-то убивают на органы, это бы все почитали. А правда и объективная картина мало кого интересует. По крайней мере, пока люди сами не заболеют. А когда это происходит, то начинаются вопросы: а почему у нас с донорством все плохо?

Это психология. Я не хочу ни в коем случае обвинять СМИ, что они плохие. Так устроены люди – их негативные новости интересуют больше. А нормальной пропаганды, я не про Киселева или Соловьева, а про популяризацию посмертного донорства, про повышение доверия к трансплантологам, врачам, да и вообще к медицине, – этого нет. У нас люди вообще никому не доверяют.

Под пропагандой я имею ввиду социальную рекламу. Сейчас она начинает тихонько появляться в интернете, по ТВ. Надо говорить, показывать, что есть проблема с нехваткой органов. А об этом никто не рассказывает. Зато говорят, что грозит чипирование, вышки 5G. Не готов весь этот бред комментировать.

"Наши пациенты не митингуют"

– Наши пациенты не выходят на площади, не митингуют. Они спокойно ждут дома либо смерти, либо, если повезет, пересадки. Такая ситуация. Грома никакого нет. Человек заболел, тихонечко умер дома.

Есть человек с циррозом, через два месяца его уже нет. Гемодиализ в России появился, когда Андропов заболел почечной недостаточностью. Я никому не желаю болезней, наоборот, хочу, чтобы все были здоровыми.

Я точно не смогу изменить ситуацию. Да и в одном конкретном регионе ситуацию не поменять. Не получится у нас сделать алтайскую Швейцарию. Начинать надо на федеральном уровне. Чтобы был системный подход и начинать надо со школы.

Тема смерти под запретом

– Тема смерти у нас под запретом. Детям не принято говорить, что люди умирают. Дети у нас очень тепличные получаются. Не знают, что люди болеют. А если идет инвалид - не дай бог, чтобы ребенок на него не посмотрел.

  

Это вопрос, насколько мы готовы встать на сторону меньшинства. Даже так: это вопрос отношения большинства к конкретному меньшинству. Это не обязательно сексуальные меньшинства. Это больные люди, инвалиды. У нас инвалиды сидят дома, потому что окружающая среда не позволяет им нормально передвигаться. Их не видно, а значит их нет, и все хорошо.

И это касается всего. Наших больных тоже не видно, а значит, тоже все тоже хорошо. Но нет, это не так.

Чему не учат этому в институтах

– С технической, правовой точек зрения у нас все хорошо. Проблема в том, что законам не очень-то следуют. Проблема в исполнении как раз.

Например, в ряде порядков оказания медпомощи конкретным специальностям вменено в обязанности выполнять процедуру констатации смерти мозга (в трансплантологии это особенно важно, – прим.ред). Но этим никто не занимается. Потому что никто с них не спрашивает. Профессионалов, кто делает все на высоком уровне, не так много.

В любой специальности есть такие моменты. Просто это то, с чем сталкиваюсь именно я. Этому почему-то не учат этому в институтах. А в порядке оказания помощи такая процедура есть. Вот и возникает вопрос "связки" медвузов и реального здравоохранения.

Например, у реаниматологов нет понимания того, что после их профессиональной неудачи, когда не удалось спасти жизнь, может быть что-то еще, кроме биологической смерти. А на самом деле после этого можно кому-то подарить надежду на жизнь.

И этот подход надо культивировать со студенческой скамьи. Я понимаю людей, которые по 30-40 лет так работают – им объективно сложно перестроится, у них нет такой опции в сознании, как посмертное донорство.

Надо плебисцит провести

– В отдельной больнице мы смогли сломать систему и построить свою. Но тоже в основном с молодыми докторами, которые не забронзовели и готовы обучаться чему-то новому, чему, еще раз повторюсь, в институте не учат.

При этом с людьми, кому ставится диагноз "смерть мозга", сталкиваются практически все реаниматологи. В нашей больнице мы смогли отстроить систему, потому что коллеги видят наших больных, видят пациентов, которым нужна пересадка и которые уходят от нас здоровыми. И они понимают, что все не зря.

Надо настраиваться всем на цивилизованный подход. Мы тут не корабли отправляем в космос. У нас все намного проще - все методики отработаны десятилетиями, мы находимся не на первом краю медицины, все уже известно.

С коллегами в краевой мы нашли общий язык, с другими больницами ситуация намного сложнее. Да и сейчас такое время, что не до трансплантации. Надо ковид побить и плебисцит провести.

"Мы не на задворках"

Для пациентов, которых мы лечим, трансплантация безальтернативна. Мы в этом году по печени идем с превышением показателей предыдущего года. Еще не прошли шесть месяцев, а у нас уже три пересадки.

Объективно говоря, нуждающихся больше. В лист ожидания попадают не все, кто нуждается в пересадке. Не все люди до нас доходят.

  

В Алтайском крае не все так плохо, как в других регионах. У нас ситуация средняя по России. Мы не лидеры трансплантации, но и не на задворках.

Край по многим экономическим показателям находится в худшей ситуации, чем по показателям трансплантации. У нас все очень неплохо. Но стремиться надо к лучшему.

Невостребованный орган

– Ситуация какая: если у нас орган не востребован, он не подходит нашим пациентам, тогда мы звоним коллегам и предлагаем его. Но в первую очередь мы спасаем своих пациентов, жителей Алтайского края. Тем более мы можем помочь далеко не всем нашим жителям.

Мы взаимодействуем с Кемерово и Новосибирском. И если у них также есть невостребованный орган, они предлагают его нам. У нас, к сожалению, очень ограниченный список регионов, с кем мы можем работать.

Новосибирск расположен логистически выгоднее нас, оттуда летают в Красноярск, Тюмень. Но сейчас это не тема для разговора. Обсуждать возможность перелетов надо тогда, когда мы могли бы сделать 130 пересадок, а сделали 115. У нас есть большой ресурс. И думаю, что вода камень точит и мы придем к этому.

Задача любого трансплантационного центра – не допустить того, чтобы орган пропал. Мы должны максимально полно использовать донорский ресурс. Если появился донор, нужно спасти как можно больше людей.

Не "резать" больницы, а обучать врачей

– Медицину надо реформировать не с сокращения больниц все-таки, а с изменения подходов обучения. И если мы будем обучать профессионалов, которые готовы пользоваться современными источниками знаний, читать информацию, желательно не на русском языке, которые получают удовольствие от непрерывного медицинского образования, тогда будет меняться здравоохранение.

  

А сделать из двух больниц одну и говорить, что за те же деньги лечат вдвое больше людей, мне кажется неправильно. Но я не готов обсуждать реформы здравоохранения.

С крестами многие ходят

– У нас все с крестами ходят, а верующих то мало. Если РПЦ начнет заявлять о важности посмертного донорства, ее что, слушать будут? Церковь говорит: не надо воровать. Но все равно воруют.

Государство должно быть заинтересованно в том, чтобы менять базовые вещи.

Повернулись лицом

– Я понимаю наших управленцев. Сейчас есть масса других острых тяжелых проблем. Про трансплантацию надо говорить тогда, когда все хорошо. Так что я понимаю наших руководителей и даже им сочувствую, потому что крайне сложная ситуация.

И объективно говоря, я понимаю, что больных с инфарктами больше, чем больных, которым нужна пересадка. Но не надо и про это забывать.

Трансплантация нигде в мире не влияет на общие показатели летальности. Но это показывает, насколько государство повернуто лицом к своим гражданам. Конкретно к каждому больному. Надо решить все острые проблемы и продолжить работать в этом направлении. А мы со своей стороны делаем все, что можем.

Читать в полной версии ➔