19 августа 1991 года в России произошел так называемый путч ГКЧП. Социологический опрос показывает, что больше половины молодых людей ничего об этом событии не знают
Через год после путча, когда я учился на первом курсе истфака, преподаватели говорили нам, запоминайте все, что происходит сейчас, мол, это уже станет историей, а на пятом курсе будете про это рассказывать на экзаменах. Прошло тридцать лет, и тем ребятам, которым теперь столько же лет, сколько было мне тогда, вся эта история с отстранением Горбачева от власти Государственным комитетом по чрезвычайному положению и тремя днями противостояния на баррикадах в Москве не известна.
Социологи из "Левада-Центра" (признан минюстом иноагентом) накануне 30-летия этих событий провели опрос, который показал, в частности, что 75% россиян знают о путче. А среди тех, кто не знает, – львиная доля молодых людей. Так, среди респондентов в возрасте от 18 до 24 лет таких 65%, а в категории постарше (25–39 лет) их 42%.
О том, что про события августа 1991 года говорят люди взрослые, читайте в материале "Толка"
Я, если честно, не знаю, как относиться к таким результатам опроса. Вспоминаю свои 18 лет, как раз шел август 1991-го. Я по профсоюзной путевке от ПТУ, где тогда учился на наладчика, отдыхал в том месяце на Западной Украине. Это был все еще СССР, но с элементами будущей жизни, которая начнется совсем скоро.
Среди положительных результатов своей политики он назвал прекращение холодной войны, свободу слова и альтернативные выборы
На дорогах стояли знаки, указывающие названия городов, где были закрашены, но проступали сквозь краску русские названия: в слове "Львiв" под i виднелась еще свежезамазанная "о". В курортном Трускавце на променаде вовсю шла игра в три листа и наперстки, где я от жуликов заучил все время звучащую присказку "Мужчина без риска – это сосиска, женщина без риска – это редиска. Кручу, верчу, обмануть хочу". Мимо лениво проходили милиционеры, совершенно не реагирующие на это безобразие. И только "сичевики" – как-то вдруг возникшая добровольная националистическая дружина, у которой даже была своя форма, – распугивали наперсточников одним своим появлением. На развалах бурно шла торговля польскими джинсами и кофтами, а в приграничном городке Чоп пассажирские автобусы из соседней Румынии загружали до отказа красными газовыми баллонами, потому что за границей бытовой газ был дороже.
Все только начиналось. А мне было 18, и я прожигал вечера на дискотеках на открытой танцплощадке, где числа 15 августа вдруг заметил в небе кроваво-красную луну.
18 августа я уже приехал в Барнаул, а на следующий день пришел в училище сдавать проездные документы в профком, где заметил очень веселого парторга, который мурлыкал под нос бравурный марш. Когда он ушел, спросил у профсоюзницы, чего это с дяденькой?
А она шепотом ответила: "Ты что, телевизор не смотрел? Ихние вернулись". Так я и узнал, что в стране вдруг произошел переворот. Точнее, как это потом назовут, попытка путча.
Меня эти события вдруг захватили: где-то далеко люди вышли на баррикады, а у нас тут тишь да гладь. Вот ведь такая же революция, о которой нам рассказывали на уроках про 1917 год, почему у нас ничего нет? Даже обидно стало. Я не понимал, отчего так тревожно родителям, это же движуха, это же круто. Они только вздыхали.
В общем, все это прошло как-то поверхностно для меня. Немного удивило, но раз ничего, на мой юношеский взгляд, особенного не произошло – ни тебе партизан, ни белых, ни красных, то и прошло как-то стороной. Опять была учеба, практика на военном заводе, диплом, поступление в университет. Где-то в середине между этими событиями развалился СССР, но это тоже было менее значимым, чем личное.
Да и октябрь 1993-го, когда мне уже было 20, тоже прошел как-то буднично, хотя преподы же предупреждали: смотрите, запоминайте. Но куда там – учишь замысловатые имена всех этих древних восточных царей, английский, латинский, пытаешься читать на древнерусском и не завалить сессию, опять же дискотеки, рок-концерты и СТЭМ в студклубе. Разве до этого? А родители все больше вздыхали.
Наверное, это свойственно молодости – не видеть до поры большого, живя в своем маленьком, но таком важном. Наверное, это молодость меня и пронесла сквозь самые тяжелые годы начала 1990-х по-легкому, где даже бытовые трудности воспринимались не так трагично, как это было, например, в 1998-м, когда я уже повзрослел и дефолт воспринял с теми же вздохами, что и мои родители встречали путч.
Но вот что еще любопытно из того опроса социологов, с которого я начал свою колонку: впервые с 1994 года (когда эта организация начала проводить подобные замеры настроений общества, касающихся августа 1991-го) выросла до 43% доля тех, кто считает, что это было "трагическое событие, имевшее гибельные последствия для страны и народа". И это теперь лидирующее мнение. Лишь 40% считают, что тогда был "просто эпизод борьбы за власть в высшем руководстве страны", и ранее чаще всего в опросах именно это мнение набирало больше всего ответов.
А вот третий по популярности ответ, что это "победа демократической революции, покончившей с властью КПСС", набрал 10%. Только 10% или целых 10%? Ну как сказать, в 2018 году это мнение падало до 6%, а максимально вырастало до 13% с чем-то в 2006-м и 2013-м.
А где вы были в августе 1991-го? И что про все это думаете?
Материалы рубрики "Потолкуем" представляют собой личные мнения авторов, которые могут не совпадать с мнением редакции.
Многие сегодня вспоминают, что в этот день в 1991 году было ощущение неизвестности
