"Не как учила бабушка": почему современных школьников нужно обучать совершенно иначе

Директор частной школы Анна Паутова рассказала, так ли ужасен ЕГЭ, почему прежние механизмы обучения больше не работают, нужно ли запрещать гаджеты и когда взрослым важно оставаться взрослыми

Люди впервые столкнулись с тем, что опыт взрослых больше неактуален для их детей. По крайней мере, большая его часть. С этим нередко связан протест детей – им не нравится, что им хотят навязать ценности и модели поведения, которые они не понимают. В этих условиях и перед родителями, и перед школьным образованием стоят совсем другие задачи – чему и как учить этих "других" детей, говорит Анна Паутова, директор частной Барнаульской классической школы. "Толк" поговорил с ней о результатах ЕГЭ и истерии вокруг него, о том, чему на самом деле нужно учить детей в "началке" и средней школе, когда ребенку нужно давать свободу выбора, чтобы у него не начались неврозы, и многом другом.

ЕГЭ: "Надо честно признаться друг другу"

– Завершилась кампания по сдаче ЕГЭ. А вместе с ней и волна стрессов, а где-то и истерик. Сегодня госэкзамен воспринимается как один из мотивов не идти детям в 10-11-е классы, а уходить в колледжи и техникумы. Дескать, зачем нужны два года натаскиваний и кошмара. Кошмара ли на самом деле, по вашей оценке?

– Пару слов о мотивации. Да, есть ребята – и в государственном, и в частном образовании, – которые уходят в колледж, и мотивы у всех разные. Есть те, кто реально беспокоятся, что не сдадут ЕГЭ, или мы понимаем, что они его не сдадут, и им это рекомендуем. Есть те, кто хотел бы получить профессию в колледже и, возможно, через него выйти на высшее образование.

Кроме того, государственная политика сегодня направлена на то, чтобы повысить привлекательность профтехобразования, стране нужны рабочие руки. Соответственно, ведется определенная работа: мы видим ажиотаж вокруг ЕГЭ – вокруг его непредсказуемости, постоянных изменений, появляется некая нервозность. И в этих условиях часть людей предпочитает "синицу в руке", то есть пойти в хороший колледж.

О том, какого уровня специалистов в них готовят, мне сказать трудно, потому что я в своей работе сталкиваюсь только с выпускниками педколледжей. Они прекрасны.

Что касается сложности. Я считаю, что ЕГЭ – это совершенно посильный экзамен, к которому можно спокойно подготовиться и сдать. Необходимый минимум может набрать любой человек, имеющий базовые школьные знания. А тот, кто готов приложить усилия, больше заниматься, может сдать его на результат значительно выше минимума. На мой взгляд, ЕГЭ – это не страшный вызов.

Сложность в другом – в том, что государство и родители никак не могут честно признаться друг другу, что школа в 10-11 классах непосредственно к ЕГЭ не готовит. Во время уроков эти два года ребенок осваивает учебную программу, предусмотренную Министерством образования. Да, многие ее темы включены в ЕГЭ, но не в той форме и не в тех формулировках, что дается на уроках.

А родители ждут именно этого. В результате мы получаем обманутые ожидания со всех сторон. А нужно честно сказать родителям, что, если они хотят высокого результата от своего ребенка, необходимо заниматься дополнительно. Когда мы договоримся об этом, я уверена, пропадет всякое напряжение.

– Но здесь сразу возникает масса вопросов. Какие могут быть сценарии, если государство и родители вдруг станут честными? Если школьная программа остается прежней, то чьей задачей станет дополнительная подготовка? Это будут инвестиции родителей в репетиторов? Или это ответственность школы? Или нужно все-таки менять программу 10-х и 11-х классов?

– Как будто бы обсуждается последний вариант. Но есть и еще один. Будет очень правильным просто взять и в начале 10-го класса научить детей и родителей пользоваться электронными ресурсами, которые позволяют бесплатно или за очень скромные деньги нарешивать экзаменационные билеты. Их сегодня огромное количество.

– Так и сегодня нарешивают, но все равно идут к репетиторам.

– Нужно больше рассказывать об этом, возможно, издавать памятки. Действительно, есть масса сайтов для того, чтобы тренироваться, получать обратную связь, и уже исходя из нее, целенаправленно "добирать" то, что проседает, а не тратить большие деньги на всё. Нужно учить пользоваться этими возможностями.

– То есть, на ваш взгляд, это не задача государства и школы – так менять программу, чтобы не нужно было ходить на внешние ресурсы для подготовки к ЕГЭ?

– На мой взгляд, нужно вообще осмыслить целесообразность и запрос на высшее образование. Такая его массовость сегодня как будто бы и не нужна. Я объясню, что имею в виду. Я не говорю о том, что все должны ринуться в рабочий класс. Я говорю, что сейчас есть много профессий, которые в текущих технологических и информационных условиях уже не требуют обучения в вузе в течение даже четырех лет, не то что пяти. Конечно, речь не идет условно о врачах или специалистах, работа которых требует глубоких фундаментальных знаний. Речь о профессиях, объем знаний в которых меняется очень интенсивно за короткое время.

Сегодня многие алгоритмы, которые работали раньше, неактуальны. Раньше специалиста учили пять лет, он получал диплом – и его знания были востребованы. А сегодня студент поступает на первый курс некоторых факультетов, и знания, полученные им в начале, уже к концу третьего могут устареть. Поэтому, я думаю, система образования скоро изменится в целом.

И в этом смысле родителям и детям нужно понимать, что если они хотят поступить в вуз и получить образование лучше, чем "среднее по больнице", то нужно прилагать дополнительные усилия, в том числе для сдачи ЕГЭ. Это просто справедливо.

"Образование вынуждено меняться"

– Как именно может измениться система образования?

– Конкретные механизмы я, конечно, не назову. Но она будет меняться в сторону еще большей гибкости, открытости, возможностей выстраивания индивидуальных образовательных треков. Сейчас это тоже есть, но – по выбору семьи: традиционное образование в государственной школе – очное или заочное, обучение в частной организации или по индивидуальному плану. Все эти варианты легальны. Но сегодня это выбор семьи. В будущем, я думаю – хотя это только мои предположения, – система будет двигаться в сторону более гибких подходов.

– Но насколько к таким преобразованиям будут готовы на "земле"?

– Сейчас не готовы. И завтра тоже вряд ли будут. Какая бы реформа ни случилась в образовании, все равно большинству не понравится. Такого рода изменения внедряются или революционно, когда "через колено" ломают, или эволюционно, но для этого хотя бы на некоторое время нужна ситуация стабильности в системе, чтобы изменения внедрялись плавно.

Но тут вот что еще важно учитывать. Мы в принципе сейчас живем в эпоху нарастающей неопределенности. И нам всем в ней жить. Долго. И перед образованием как таковым – и детским, и взрослым – в этой связи стоят особенные задачи. Во-первых, оно становится непрерывным. Учиться всем придется всю жизнь, и мы даже как будто уже с этой мыслью смирились.

То есть ситуации, когда мы получили школьный аттестат, потом окончили вуз и пошли работать по специальности, больше нет. Мы и наши дети вынуждены будем учиться всю жизнь – получать какие-то "свежие" навыки.

При этом нам уже не требуется такой объем академических знаний, как, условно, нашим родителям. Почему? Потому что многие операции, связанные с хранением данных в памяти и их извлечением, вынесены сейчас из мозга на внешний носитель. Я сейчас не оцениваю, хорошо это или плохо. Просто фиксирую.

Соответственно, по идее, место в голове должно "освободиться". Но этого не происходит. Гигантский поток информации вокруг нас, эта "мелькающая картинка" забивает голову. Поэтому главный вопрос – как сортировать, экологично и осознанно формировать те знания, которые мы хотим вложить в себя и наших детей.

И это же говорит о том, что целесообразно было бы сделать обучение более короткими циклами, а предметные курсы – более сжатыми, конкретными, более практикоориентированными. То есть пересмотреть саму структуру образования.

"Задача взрослого – фильтровать выбор"

– Как это может быть применительно к школе?

– На мой взгляд, должна быть мощная, классная, креативная начальная школа, которая учит думать, работать по правилу, дает базовые академические вещи.

И нужна совсем другая средняя школа, которая будет учить детей как минимум тем самым 5К: коммуникабельности, критическому мышлению, креативности, краткости, коллаборации. Это не отвлеченные и банальные вещи, а теперь уже жизненно необходимые. Как и развитие эмоционального интеллекта у детей, то есть умения осознавать свои эмоции и говорить о них.

Хотя сегодня появляется уже новый тренд – специалисты говорят о совладающем интеллекте. Если говорить просто, то это способность мозга совладать с ситуацией, решить какой-то вопрос, используя все доступные способы. Не шаблонно, не стандартно, не как учила бабушка, а самостоятельно приложить все возможные, пусть даже фантазийные варианты к решению задачи. Развитие этих способностей и есть задача средней школы.

Здесь мы говорим о "преадаптации", есть такой термин в эволюционной биологии. Раньше мы считали, что все живое на планете, в том числе человечество, идет путем адаптации к изменениям и трудностям. Но сейчас эти вызовы встречаются в жизни с такой частотой, что невозможно успеть даже за жизнь адаптироваться к ним. И вот способность к преадаптации должна развиваться в средней школе.

Понимаете, подростковый возраст, этот бунтарский дух – очень для этого физиологичны. Детям в это время не страшно пробовать. Поэтому и тренировать эту способность нужно в этом возрасте. То есть если в начальной школе мы задаем правила, рамки, дисциплину, то в средней – потихоньку "отпускаем". И вот тут как раз важна задача взрослого – регулировать эти границы, задавать направление. Он берет ребенка за руку, дает ему опору и ведет, предлагая разные варианты пути. Это будет главная задача учителя будущего.

– Управляемая свобода?

– Мы сейчас воспитываем детей в парадигме выбора. Что ты хочешь сегодня на завтрак – кашку или бутерброд? Что наденешь – юбочку или лосины? Раньше такого не было никогда. Дети за всю историю человечества не росли в парадигме выбора с ранних лет. Множественность этого выбора очень нервирует маленьких. Выбор должен быть ограничен.

Задача взрослого – фильтровать эту множественность. А мы часто злоупотребляем, взваливая ответственность выбора на детей. Направляющая роль взрослого утрачивается. У нас поэтому так много неврологии у детей, что они с младенчества должны выбирать – синюю погремушку или зелёную. Так нельзя.

Но можно – когда они становятся старше. И вот тогда эта парадигма выбора должна быть реализована во всех точках контакта ребенка с внешним миром. Школа — это мощнейшая точка контакта. Что ребенок может выбрать сам? Например, уровень обучения языку – базовый или заморочиться. Или – пойти после уроков на дополнительную математику или на КВН. Или сесть на лавочку и смотреть на клумбу. У ребенка должен быть выбор, и он должен понимать, что этот выбор легализован. Это еще и вопрос минимизации протеста.

Я думаю, что у системы образования нет другого варианта, как двигаться в эту сторону – формирования другого пространства, других алгоритмов обучения. В том числе и у государственных школ. Потому что дети – совершенно другие и растут в других условиях.

Никогда человечество не было столь детоцентрично. Трудно себе представить, чтобы наши родители так "крутились" вокруг нас. А сколько сейчас семей, в которых жизнь мамы или папы, а то и обоих, посвящена вождению детей по секциям, кружкам, репетиторам и т. д.? Много.

– Что лучше для ребенка: базовый уровень заботы или такой усиленный?

– Результат воспитания можно оценить только через много лет. Сейчас относительно взрослым становится первое поколение детей, воспитанных в новой парадигме. Сложности мы видим. Они позже взрослеют, у них есть трудности социализации. Хорошо это или плохо? Мы своим умом, тем, который растили и воспитывали в других условиях, понять это не можем. И не можем предсказать, какие навыки наших детей будут востребованы.

Прогноз — это конкретная категория, попытка предположить сценарии с учетом условий. Но сейчас эволюция сознания и общества идет с такой скоростью, что сделать это практически невозможно. Объем информации в мире раньше удваивался каждые 100 лет, а сейчас каждые два года, говорят исследования. Поэтому и оценить, хорошо или плохо то, что сейчас происходит, трудно.

Но на данный момент я как работодатель могу судить так. Ко мне на работу может прийти девушка 25 лет и 9 раз за год взять больничный по три недели каждый, а может – женщина 50+ и будет все время работать. Я выберу второй вариант. В данный момент мне лучше так. Но что будет в будущем, даже в пятилетнем горизонте, я не могу сказать. Особенно в свете стремительного внедрения искусственного интеллекта. Он вообще может "топором" внести коррективы.

Вместо почемучек – зачемучки

– Но сегодня, давайте откровенно, методы обучения в школе далеки от тех, о которых вы говорите. И у детей они вызывают протест, как раз именно потому, что они уже другие.

– Знаете, почему такой протест? Раньше детей 5-6 лет называли "почемучками". Они все время задавали этот вопрос. А сейчас их правильно называть "зачемучки". Они уже в три года спросят вас – зачем? И, мне кажется, что поколение ребят, которым сейчас 9-12 лет, уже сформировало этот фильтр в общении со взрослыми. Не получив ответ на вопрос "зачем", они не усваивают информацию.

– И как это соотносится с системой образования?

– То, что мы делаем в школе, должно быть понятно, конкретно и корректно для детей и с их точки зрения отвечать на этот самый вопрос.

– Да, это же их любимое: "Зачем мне нужна эта ваша математика, она мне в жизни не пригодится?" или "Зачем мне знать про Наполеона?". Это сложно объяснить.

– Нет, не сложно. Это необходимо объяснять, аргументированно и ясно. Это и есть задача образования и учителя. С современными детьми иначе никак.

Смартфон как мирный атом

– Есть еще одна постоянная тема для дискуссий – школа и гаджеты. На ваш взгляд, с ними нужно бороться или использовать их в процессе учебы?

– Как во всех острых вопросах, я придерживаюсь точки зрения – без фанатизма. В нашей школе дети сдают телефоны на время урока. Но я, например, веду биологию, и иногда на моих уроках гаджет нужен: что-то посмотреть в гугл-таблице или засечь время на секундомере. В таких ситуациях смартфон – это такой "мирный атом".

Сложность в том, что наше поколение взрослых не владеет навыками сбалансированной жизни одновременно в реальном и в цифровом мире. Ведь у детей там, в гаджете, свой, другой мир. Он для них совершенно реален: там друзья, общение, деньги, что-то ещё. Как и у взрослых, кстати, тоже. Но мы не владеем навыками экологичного перехода: как разделять эти два мира у себя в голове, в обычной жизни, в быту, как не проваливаться в цифровое пространство, а оставаться и здесь, и там, и при этом гармонично существовать.

Мы можем бесконечно спорить о пользе и вреде гаджетов. Но ничего с этим сделать не в силах, потому что не умеем. А вот поколение зумеров уже сможет научить своих детей. И роль учителя будущего в том числе в этом.

А сегодня должен быть баланс. Запрещать точно нельзя. Иногда ко мне приходят родители и после моих слов о каких-то вопросах к успеваемости ребенка резко бросают: "Всё, заберу телефон". Я всегда отвечаю: "Стоп, этого не нужно делать ни в коем случае". Потому что так мы перекроем ребенку кислород – лишим его целой жизни, дыхания, вдохновения.

Доверять – можно, уважать – нужно

– Вам не кажется, что одна из проблем образования связана с тем, что немало педагогов считает, что их статус дает им право диктовать ребенку, что он должен и не должен делать? Далеко не все из них понимают, что у них больше нет такой индульгенции.

– К сожалению, бывает и так. Я не буду говорить "нет-нет, что вы". Давайте смотреть на вещи реально. Но это человеческий фактор, а не профессиональный.

Над маленьким человеком у педагога есть власть, и некоторые люди ею злоупотребляют. И это касается не только образования. Такие случаи бывают и в других отраслях. Но в образовании и медицине мы попадаем в ситуацию некоторой зависимости: детей – от учителя, пациентов – от врача. И это взаимодействие может быть не совсем партнерским.

Но сейчас уже есть школы, которые идут по пути создания "равнобедренного треугольника" в отношениях: дети – родители – учителя. Где каждый обладает равными правами и – подчеркну – обязанностями. Мы часто сталкиваемся с перекосами в понимании этого с разных сторон.

– Кто должен определять правила партнерства?

– Директор и административная команда школы. Это всегда инициатива, огромный труд и энергия лидера, который решил, что его школа – это территория не истерики, а договоренностей. Мы тоже стремимся к этому. У нас в школе есть четыре слова, на которых здесь все строится: доверять – можно, уважать – нужно.

"Люди учатся об людей"

– Сейчас система образования построена во многом на выявлении одаренных детей – будущей элиты. Их поощряют, вокруг них создаются институты. Но их процент от общего числа минимальный. Почему нет системы работы с обычными детьми?

– Конечно, все не могут быть одинаково умными. Но вся гуманная педагогика говорит о том, что у каждого ребенка есть способности, и система должна быть настроена на то, чтобы дать детям пространство вариантов – попробовать то, другое, третье и в чем-то найти себя.

Но здесь крайне важен поддерживающий, теплый контакт между учителем и учеником. А его часто нет. Система построена так, что у учителя просто нет возможности создать и поддерживать этот контакт. Особенно в средней школе. Просто сил, ресурсов нет. Ему бы себя услышать. А у ребенка в этом возрасте есть потребность принадлежности к чему-то. Тому, с чем у него контакта нет, он принадлежать не хочет. И поэтому возникает протест.

В этом смысле школа должна становиться ближе к ребенку. Люди учатся об людей. Никак иначе. Да, это может изменить искусственный интеллект. Но пока это так.

Буллинг: взрослый должен быть взрослым

– Буллинг – это неизбежная история социализации или та сфера, где школа всё-таки может тоже управлять?

– Я не могу сказать, что есть школы, где этого явления нет совсем. Даже в самых благополучных, где селективно отбирают лучших из лучших, все равно такие отношения возникают. На данном этапе развития общества изжить их на 100% и всех нарядить в "розовые бантики" невозможно. Задача взрослой части системы – видеть, реагировать, помогать. Если мы делаем вид, что все нормально, вот тогда ситуация перерастает во что-то серьезное. А если видим и поддерживаем, то можем ее решить.

Это явление было всегда, но сейчас оно стало предметом публичных обсуждений. И иногда на этом спекулируют те или иные участники процесса. У нас была потрясающая история. Ребенок рос в довольно строгой семье. Однажды он пришел домой и рассказал, что его в школе обидели, и получил огромное внимание от родителей и волну поддержки от них. И ребенок стал регулярно рассказывать им такие истории. В определенный момент я взяла эту ситуацию под контроль и привела конкретные, неопровержимые доказательства того, что он фантазирует.

Мы в итоге не очень хорошо расстались. И я до сих пор переживаю этот опыт. Но именно он научил нас стараться максимально непредвзято изучать такие ситуации и выработать порядок действий педагогов.

Нередко главный рецепт против буллинга – выстраивание доверительных отношений "педагог – ребенок", "родитель – ребенок". Но важно, чтобы в них взрослый оставался взрослым, чтобы он был направляющим.

Почему это так трудно? Потому что человечество впервые оказалось в ситуации, когда опыт взрослых оказался неактуален для детей. По крайней мере, не во всей полноте его объема. Из необходимых жизненных навыков и установок осталось мало того, что мы можем передать детям. И этот объем постоянно уменьшается. Часто отторжение детей связано с тем, что им пытаются навязать системы ценностей, которые они не понимают. Но если им спокойно и аргументированно объяснить, зачем это нужно, напряжение уходит.

Особенности частного образования

– Почему в Барнауле мало полноценных частных школ? Нет платежеспособного спроса?

– Все не так. В Барнауле частные школы появились еще в 1992 году, когда приняли закон об образовании, который дал такую возможность. И они работают до сих пор.

Для сравнения скажу, что, допустим, в Красноярске нет ни одной частной школы, имеющей и лицензию, и аккредитацию. А у нас их три. И это, я вам скажу, хорошая цифра. Так что здесь вряд ли уместно говорить о платежеспособном спросе или географии. Вопрос совсем в другом.

В России огромная масса учебных заведений, претендующих на статус школы. Хотя с их стороны так называться нечестно. Должно быть какое-то другое название для тех, кто не легализован в системе образования. Как они работают? Например, получают лицензию на дополнительное образование, а потом решают вопрос, как аттестовать своих учеников. Один из вариантов – заключить договор с легализованной школой, к которой формально будут приписаны дети, чтобы по окончании получить аттестат гособразца.

– Почему так происходит? Сложная процедура аккредитации?

– Есть свои нюансы, связанные с помещением, с учебной программой. Но в конечном счете это только вопрос намерения учредителя. Если ты хочешь работать легально, ты берешь и все для этого делаешь. Это выполнимая задача.

Да, закон сегодня позволяет идти разными путями. Но я считаю, что все другие, кроме официального лицензирования и аттестации, – это в определенном смысле введение родителей в заблуждение. Особенно когда отсутствие желания легализоваться подменяют риторикой о создании невероятно комфортной среды, где детей не "ломают", как в государственных школах.

При этом есть немало детей, которым именно обычные школы прекрасно подходят, – они там как рыба в воде себя чувствуют.

– Кстати, об этом. А много детей, которым требуется особый подход?

– Сегодня становится все больше сверхчувствительных детей. Их число растет в геометрической прогрессии. И это могут быть воспитанные, умные ребята. Просто у них действительно какие-то сверхчувствительные сенсоры.

И нам тоже с этим придется что-то делать. Таким детям нужны другие условия. Им трудно в шуме. Они устают от постоянного школьного движняка. Им, чтобы переключиться после шумной перемены на урок, требуется минут 10.

И у них же бывает настроение не только поплакать, но и другие эмоции выстреливают. И поэтому навыку справляться с этим тоже нужно учить. Это также должно стать частью школьного курса.

– Еще одна из претензий к частному образованию состоит в том, что детям "рисуют" хорошие оценки, а потом объективная аттестация – тот же ЕГЭ – ее якобы не подтверждают.

– Тут я могу говорить только о своей школе. Это неправда. Для нас критически важно, чтобы ребенок на ЕГЭ получил результат, адекватный его успеваемости. И когда меня спрашивают, как наши дети сдают, я всегда отвечаю: "Как учились, так и сдают". Если была тройка по предмету, то с вероятностью 98% его результат на ЕГЭ будет около 50 баллов, если четверка – вокруг 60, если пятерка – в районе 70. Бывают редкие исключения, причем в обе стороны. Например, в этом году у нас есть выпускница, у которой четыре по русскому, а экзамен написала на 91 балл.

Плюс наша школа готовит к ЕГЭ. Но из-за массовой истерии родители могут не доверять нам и все равно идут к репетиторам. У нас в этом году была очень показательная история. Один мальчик готовился к экзамену по химии с нашим педагогом, а девочка – со сторонним репетитором. Мальчик сдал на 78 баллов, девочка – на 64. А могла бы, я уверена, сдать на все 90.

Каждый балл нашего выпускника — это наше лицо. В том, чтобы дети получили высокий результат ЕГЭ, я заинтересована больше, чем они. Потому что это маркер при оценке нашей школы и принятии решения о ее выборе.