Александр Куляпин рассказал, чего не хватает Алтаю для возвращения славы общеросийского центра шукшиноведения
Исследования наследия Василия Шукшина еще в прошлом веке стали визитной карточкой барнаульской филологии. О самом известном писателе-земляке, о советском проекте, о литературоведении будущего беседуем в рамках совместного с НОЦ «Алтай» с доктором филологических наук, профессором кафедры литературы Алтайского государственного педагогического университета, автором более 400 научных работ Александром Ивановичем Куляпиным.
Критик – враг писателя
- Литературовед уходящая профессия?
- Трудно представить в Барнауле коммерческую структуру, в названии которой было бы слово «литературоведение». Хотя наши новосибирские коллеги собирают хорошую аудиторию публичными лекциями. Кстати, сейчас в Педагогическом университет в отчет за семестр мы вносим информацию о том, сколько научно-популярных статей ты опубликовал. Можно надеяться, что это показатель возрождающегося интереса к литературе.
Сегодня сугубо литературоведческую статью прочитают, может быть, две сотни специалистов в стране. Поэтому впереди литературоведение ждет междисциплинарная трансформация в сторону психологии, культурологии, социологии, истории. Давно интересуюсь психологическим и культурологическим аспектами литературных произведений. Через биографию писателя, через его эпоху можно поставить актуальные для каждого человека жизненные проблемы.
- Проклятые вопросы Федора Михайловича Достоевского?
- Да. И их не становится меньше.
- Под вашим руководством было защищено семнадцать кандидатских и две докторские диссертации. Несколько соискателей не дошли до финиша. Как выглядит сегодняшний аспирант?
- Появилась группа, ориентированная на карьерные достижения. Коллег такой направленности много среди казахстанских аспирантов. В Казахстане степень кандидата или доктора наук гораздо престижнее, чем в России. Но большинство все чаще задает вопрос «зачем?». Раньше была перспектива продолжать заниматься наукой на кафедре. Сейчас филологические кафедры по всей стране не расширяют свой контингент, а скорее думают, кого сократить завтра.
- Наблюдая за филологами (лингвистами и литературоведами) в общеуниверситетском микросоциуме, пришел к выводу, что только они имеют самоидентификацию «меня Бог поцеловал в голову».
- Мы имеем дело со словом, а весь мир ведь моделируется именно через него. Выдающийся современный философ Игорь Павлович Смирнов занимается литературой. И не он один. Масштабно мыслящие историки тоже работают с текстами. История текстуальна, а текст историчен. Гуманитарные науки не могут обойтись без анализа текстов.
- Современное массовое сознание, которое в большей степени формируют сериалы, создает разочаровывающий образ мужчины-филолога.
- На днях смотрел интервью главного филолога Сибири, нашего общего приятеля – директора Института филологии СО РАН Игоря Силантьева. Он ответил на этот вопрос примером. Два филолога взяли маломерное судно и отправились по Оби почти до Карского моря, чтобы собрать фольклор и говоры местного населения. Кто еще способен на такой поступок? Разве что геологи или археологи. Дело, конечно, не в готовности к физическим испытаниям. Мы - люди борьбы. Вспомните, как проходят хорошие филологические конференции. Это ведь чистая агональность – борьба за истину. Защиты диссертаций часто превращаются в бой. И если держаться бахтинской концепции диалога, при анализе текста литературовед полемизирует с автором. Часто литературовед или критик – враг писателя. Вспомните античного Зоила. А возникающий у обывателя образ недотепы, вероятно, связан с тем, что на филологию приходят девушки, а юноши скорее исключение из правил.
- Не могу представить великих литературоведов (Михаил Бахтин, Дмитрий Лихачев, Юрий Лотман) бойцами…
- Они скорее мудрецы. Вот формальная школа (Виктор Шкловский, Юрий Тынянов, Борис Эйхенбаум, Роман Якобсон) были революционерами. Виктор Шкловский, кстати, был революционером не только в науке, в годы революции он активно участвовал в политической жизни страны. Молодой Лотман, прошедший Великую Отечественную войну, был очень азартным полемистом. В телевизионном курсе «Беседы о русской культуре» он привел такой яркий эпизод из воспоминаний Фета о Толстом. Толстой не верил в искренность Тургенева и других членов кружка «Современника». Он сказал Тургеневу: «Я не могу признать, чтобы высказанное вами было вашими убеждениями. Я стою с кинжалом или саблею в дверях и говорю: “Пока я жив, никто сюда не войдет”. Вот это убеждение». Для Лотмана одним из самых неприемлемых качеств человека был фанатизм, но он знал толк в научной полемике, умел отстаивать свои взгляды.
Не забронзовел
- Вы признанный ученый-шукшинист. До смерти писателя в 1974 году читали его рассказы и романы?
- После смерти интерес к творчеству Шукшина возрос. Да и культовая «Калина красная» в 1973 году собрала много зрителей. Но тогда Шукшин не был предметом моего интереса, так как искусственный ажиотаж вокруг того или иного художника меня всегда скорее отталкивает.
Первым на Алтае исследовать наследие писателя начал профессор Педагогического института Виктор Федорович Горн. Он подготовил первое пятитомное собрание сочинений, издал несколько монографий в Барнауле и в Москве. Через некоторое время декан филологического факультета АГУ Алексей Андреевич Чувакин создал шукшинский научный центр. Три-четыре раза в год собирались на семинар. Когда я вернулся из томской аспирантуры в 1989 году, меня как молодого сотрудника кафедры привлекли к подготовке первой шукшинской конференции. С тех пор я занимаюсь его наследием. Хотя если предположим, что я бы трудился в Екатеринбурге или в Тюмени, то вряд ли бы писал о нем.
- Но тема докторской диссертации как любимая жена. У вас эволюция Шукшина во главе угла. Почему несколько десятилетий с ним?
- Начиналось с брошюры, со словника будущей Шукшинской энциклопедии. Потом были статьи, доклады на научных конференциях, монографии. Некоторым научным итогом стали девятитомное собрание сочинений с комментариями и трехтомный энциклопедический словарь-справочник «Творчество В.М. Шукшина». Принимал участие в подготовке большинства изданий, накопился большой материал. Структурировал все это и получилась докторская диссертация.
- Сергей Васильевич Цыб в своей монографии «В.М. Шукшин и историческое время» говорит об отсутствии архивной работы с рукописями.
- Рукописи находятся у вдовы Лидии Федосеевой-Шукшиной. Возможности работы с ними у филологов, к сожалению, нет. Исключение – последний том нашего собрания сочинений, в который вошли письма и документы из фондов музея в Сростках, ГМИЛИКА. А эволюцию замыслов писателя анализировали, рассматривая изменения в текстах от первых журнальных публикаций к поздним книжным изданиям. Иногда с заменой одного слова меняется смысл. Недавно о рассказе «Мой зять украл машину дров!» писал статью. Судят героя, который заколотил тещу в уборной, да еще написал на двери: «Заплонбировано 25 июля 1969 г. Не кантавать». Михайло Кузнецов, защищая Веню Зяблицкого, рассказывает историю о молоденьком солдатике, который во время атаки испугался и бросил винтовку. А дальше разница. Шукшин трижды исправлял формулировку грозящего юноше наказания. При первой публикации в журнале «Сибирские огни» (в 1971 году) эта фраза выглядела так: «За такое – расстрел на месте, но мы, которые постарше солдаты, не дали». Перепечатывая рассказ в сборнике «Характеры» (1973) писатель выражается осторожнее: «Политрук хотел под трибунал отдать, но мы, которые постарше солдаты, не дали». А самый жесткий вариант приводит имевший доступ к рукописям Шукшина Лев Аннинский: «Политрук хотел тут же его пристрелить, но мы, которые постарше солдаты, не дали». Вроде бы изменения не такие существенные. Но так меняется вся концепция рассказа. Власть (в лице комиссара) устанавливает своего рода монополию на страх. Комиссар говорит, что солдатик «породил страх у всей роты!» На самом деле, как это ни парадоксально, перепуганный солдатик породил у бойцов бесстрашие. Они нашли в себе силы выступить против Власти. Преступление Вени Зяблицкого того же рода. Дело не в том, что он совершил хулиганский поступок, а в том, что он подорвал авторитет создававшей первые колхозы Лизаветы Васильевны, которую односельчане побаивались даже спустя четыре десятка лет после коллективизации. У Шукшина часто, только противопоставив смех страху, маленький человек обретает свободу.
- Часто сталкивался с тем, что вписывание Василия Макаровича в один ряд с писателями-деревенщиками вызывает негативную реакцию у ученых.
- Я тоже с этим не согласен. Ранний Шукшин – типичный соцреалист, а деревенская проза в оппозиции к этому направлению. После ухода из «Октября» в круг «Нового мира» происходит преодоление тематики и стилистики прозы Шукшина. У позднего Шукшина есть модернистские и даже постмодернистские приемы, игровые. А «деревенщики» ориентировались на классику XIX века. Шукшин гораздо сложнее.
- Дмитрий Быков придумал теорию реинкарнации писателей. Окуджава - реинкарнация Блока, Солженицын – Достоевский ХХ века. В этой логике к кому ближе Шукшин?
- Надо подумать, но первая ассоциация – Гоголь (ранний Гоголь – периода «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода»). Шукшин очень любил Гоголя. В ряде рассказов даже вступает с ним в прямой диалог. Самый известный пример – рассказ «Забуксовал». Есть еще рассказ «Гоголь и Райка» и другие.
- Ваши любимые рассказы?
- «Мастер», «Миль пардон, мадам!»
- Как мотивировать студентов к чтению Шукшина?
- Прочитайте, например, рассказ «Медик Володя». Здесь взгляд на себя сквозь призму художественного текста может позволить каждому молодому человеку глубже понять самого себя.
У меня есть идея сделать книгу, состоящую из монографических анализов 20-25 лучших рассказов Шукшина. Можно не сомневаться, что такое издание было бы полезно для учителей, школьников, да и для рядовых читателей.
- Имел полемику с Дмитрием Негреевым, который говорит, через художественную призму Шукшина жители Алтайского края выглядят придурковатыми.
- То, что рассказы вызывают спустя полвека полемику, говорит о том, что Шукшин жив и актуален. Не забронзовел.
Барнаульский миф
- У вас есть статья в соавторстве с Вячеславом Десятовым о барнаульском мифе. Каков наш город?
- Город с историей всегда имеет два полюса. С одной стороны, как известно, над Барнаулом висит проклятие Демидова, с другой – это столица мира и место силы.
- Откуда мистика?
- Наш город овеян множеством легенд и мифов. И не все они плод фантазии. Чего стоит знаменитый пожар 1917 года, по сути уничтоживший город. Но Барнаул все-таки возродился, как феникс из пепла.
- Вы четыре года поднимали филологическую науку Ишима. В чью пользу сравнение с этим городом Тюменской области?
- Город Ишим богаче. Там протекает маленькая река Ишим, но набережная гораздо масштабнее нашей. Однако Ишим гораздо провинциальнее, в худшем смысле этого слова. На этом фоне Барнаул, если и не столица мира, то вполне культурный город. Интеллектуальная жизнь у нас поинтереснее.
- Новосибирск сейчас демонстрирует всплеск интереса к гуманитарной науке. Два индексируемых в Scopus журнала для литературоведов, академический институт. Что в Барнауле с филологией?
- Нам не хватает «могучей кучки». Знаменитые профессора АГУ Светлана Михайловна Козлова, Ольга Геннадьевна Левашова, Алексей Андреевич Чувакин ушли на пенсию. Центр алтайской филологии, пожалуй что, переместился в Педагогический университет, но для того чтобы конкурировать с другими научными центрами, необходима общая идея, объединение усилий всех вузов.
- Но есть же авторитетные в научных кругах Галина Петровна Козубовская, Елена Анатольевна Худенко, Татьяна Александровна Богумил. С 1 сентября в Педагогический университет пришли Ольга Александровна Скубач, Елена Юрьевна Сафронова. Мощная кафедра! Что еще нужно для новых больших проектов?
- Я бы еще добавил в исследовательский коллектив некоторых коллег из АГУ. Тогда бы и получился региональный центр. И тогда бы к нам вернулась слава общероссийского центра шукшиноведения. Как раньше.
- С девяностых годов у вас выходят статьи о Поле Верхувене, Стивене Спилберге. Была работа в соавторстве с Вячеславом Десятовым с ярким названием «Арнольд Шварцнеггер – последний герой русской литературы». Почему кино?
- Литература и кино – зеркала эпохи. Даже в фильме про Марс видишь отражение нашей жизни.
Любимый режиссер – Альфред Хичкок. Его фильмы можно пересматривать сколько угодно раз. «Окно во двор» смотрел, наверно, не меньше десяти раз. У этого режиссера есть всё. Нужен ужас – пожалуйста, Нужен смех – тоже в избытке. От его кинематографических тонкостей получаешь большое эстетическое удовольствие.
- Всегда не понимал, как можно писать в соавторстве?
- А как можно писать одному? С соавтором я иду рядом до того момента, когда наши интересы и взгляды не расходятся. Когда пишешь вдвоем, всегда можно посмотреть на создаваемый текст со стороны, оценить его объективно. Когда я сейчас, перечитываю старые работы, практически не могу отличить, какие фрагменты писал я, а какие соавтор.
Книги останутся
- Почему на Западе сегодня культурологи все больше интересуются советской эпохой?
- Сегодня Россией управляют те, кто формировался в семидесятых годах. Чтобы их лучше понять, нужно знать контекст. После 1968 года стало ясно, что советский проект обречен, что не будет светлого будущего, и хрущевская романтика ушла. Но в это же время сформировались те черты власти, которые сегодня повторяются. Если в конце восьмидесятых мы пережили революционную эйфорию, так сильно разочаровавшую нас в «лихие девяностые», то сегодня мы переживаем некий аналог застоя. Это очевидно. Здесь работает концепция Владимира Паперного: перестройка разворачивалась в парадигме «Культуры 1», а теперь все застывает в понятиях «Культуры 2». Мы вошли в эту «воду» примерно в 2008 году, после знаковой рокировки.
- Сколько у вас книг в домашней библиотеке?
- Больше пяти тысяч. Они стоят везде. Сегодня я полдня искал «Похождения бравого солдата Швейка» и нашел в самом последнем шкафу. Сейчас смотришь на старших коллег и думаешь о перспективе. Многие раздают книги. В лучшем случае какая-нибудь из библиотек соглашается принять в дар библиотеку, которую профессор собирал всю жизнь.
- Резерв для книг остался?
- Сейчас очень редко покупаю, больше пользуюсь электронными версиями. Для ссылок удобны pdf-версии.
- Что придет на смену книгам через 20-30 лет?
- Надеюсь книги останутся. Помимо всех прочих преимуществ, это очень надежный способ хранения информации. Вспомните, сколько разных носителей сменилось за последние четверть века. Нам обещали, что на компакт-дисках информация будет храниться столетиями. Может быть так оно и есть, но где сейчас найти компьютер с CD-ROMом?
Наша страна все еще находится в переходной эпохе. К чему мы придем, это, конечно, большой вопрос. Посмотрите хотя бы на Норвегию – там читают, ходят в библиотеки, покупают книги. Поменяется система ценностей. Мы еще не наелись материальными благами, поэтому хочется их все больше и больше. Когда наедимся, подумаем о душе.
