Интервью с Дмитрием Баком
На фестиваль имени Роберта Рождественского, который проходил в Алтайском крае 16-19 июня, прибыло множество известных литераторов. Один из них филолог, директор Государственного музея истории русской литературы имени В.И. Даля Дмитрий Петрович Бак. Сергей Мансков специально для «Политсибру» в рамках совместного с Российским обществом «Знание» проекта «Беседы с учеными» поговорил с ним о современном состоянии литературного процесса, громких книжных премиях и вселенной литературных музеев.
Новый писательский союз
– Писатели в ХХI веке потеряли статус «инженеров человеческих душ» во многом по своей вине – после перестройки начались склоки, деление на множество союзов. Что происходит в стране сейчас?
Интервью с Алексеем Тишкиным
– Да, действительно, наступившие «свободные времена» привели к разобщению литературных сил. Но дело не только в этом: в советское время Союз писателей был одновременно и «министерством литературы», и «министерством печати». Сейчас это совершенно невозможно, хотя бы потому, что издательства давно ушли в автономное плавание, отделились от государства. В декабре прошлого года была создана Ассоциация писателей и издателей, в которую вошли четыре творческих писательских союза – прямые потомки былого единого Союза писателей, а также Российский книжный союз. Задачи Ассоциации – поддержка молодых литераторов, социальные гарантии для писателей, реализация культурных проектов.
– Кто управляет этим «кораблем»?
– Сергей Шаргунов – талантливый писатель и разносторонний общественный деятель, депутат Государственной думы, главный редактор легендарного журнала «Юность», автор телевизионных программ.
– Многие популярные писатели, мягко говоря, скептически относятся к государственным инициативам в области литературы, как будут строиться отношения с ними?
– Ассоциация не собирается предъявлять никаких политических деклараций, она имеет общественно-культурный характер. Кроме того, в нее вошли писательские союзы, а не отдельные пишущие люди. Пока я не видел никаких резких откликов на создание новой организации, надеюсь мы и дальше будем заниматься позитивными делами, а не отбивать идеологические атаки.
– Государство дает деньги. Писатели снова станут бойцами идеологического фронта?
– Надеюсь, что так не будет. Еще Октавиан Август через Мецената создал все условия для «века золотой латыни». И Вергилий, и Гораций получали поддержку императора и существовали в общегосударственной парадигме. Или давайте вспомним Михаила Каткова. Российская империя в ХIХ веке тратила деньги на содержание изданий с гарантированным бюджетом, но в них не появилось буквально ни одного произведения, которое бы стало серьезным литературным достижением. Все великие книги появились в независимых изданиях, зависевших от цензуры, от рынка продаж и т.д. Да, Катков – реакционер, государственник, ссорившийся со всеми классиками. Но ведь в его «Русском вестнике» были напечатаны «Отцы и дети» и «Война и мир», «Преступление и наказание» и лесковские «Соборяне», «Анна Каренина» и «Бесы»!
«Большая книга»
– Вы много лет возглавляете жюри премии «Большая книга». Так или иначе книги списка финалистов – смысловой индикатор текущей литературной ситуации. Победителями нередко становятся романы о ГУЛАГе. Казалось бы, тема закрыта Александром Солженицыным и Варламом Шаламовым и тут такой интерес уже в ХХI веке.
Интервью с Еленой Худенко
– Действительно, эти авторы относятся к лагерному бытию совершенно противоположным образом. С точки зрения Солженицына (и его легендарного героя Шухова из повести «Один день Ивана Денисовича»), лагерные испытания, как и любые другие, не даются человеку «сверх сил». Христианское смирение, преодоление гордости здесь на первом плане, в лагере возможно не только выжить, но и остаться самим собой. По Шаламову же – лагерь смертельная бессмыслица, а вовсе не испытание сил, с человека здесь мигом сходит все человеческое.
Роман Захара Прилепина выходит за рамки противопоставления двух классических позиций по отношению к ГУЛАГу. Здесь (как, впрочем, и в книгах Евгения Федорова 1990-х годов) лагерь дан как своеобразное государство в государстве, со своей парадоксальной органикой. Нет, ни малейшего «оправдания» советской репрессивной системы здесь нет, но ясно, что живая жизнь была гораздо сложнее черно-белой схемы.
То же касается и романа Гузели Яхиной «Зулейха открывает глаза». Здесь политический гнет парадоксальным образом избавляет героиню от гнета бытового, этнического. Еще один предмет усложненной интерпретации советской реальности – «Авиатор» Евгения Водолазкина, некоторые романы Дмитрия Быкова. И в нынешнем году в списке финалистов оказалась книга Виктора Ремизова «Вечная мерзлота»... Мы никак не можем уйти от этой темы.
– Почему она столь актуальна сейчас?
– Прошло сто лет с начала репрессий, а мы еще не переосмыслили суть этих явлений, поэтому литература до сих пор обращается к лагерной теме. Когда-то давно я с удивлением прочитал книги Евгения Федорова «Илиада Жени Васяева», «Крах Жени Васяева, «Бунт» и другие. Автора арестовали в 1949 году, и его прочтение эпохи существенно дополняет точки зрения Солженицына и Шаламова.
– К первой и последующим книгам Яхиной у многих противоречивое отношение. От поклонения до жесткой критики.
– Яхина – талантливый прозаик, особенно важна ее первая книга, о которой мы уже говорили выше. В «Зулейхе…» Гузели удалось дать главную мысль о том, что традиционный уклад, в котором она жила с Муртазой и Упырихой еще страшнее, чем арест и ссылка. Получается, как ни страшно это звучит, коллективизация и репрессии стали для нее «социальным лифтом». Ее сын стал художником, а сама Зулейха познакомилась с удивительными людьми, которых никогда бы не встретила в своей деревне.
– В романе Яхиной «Поезд на Самарканд» многие обнаружили плагиат…
– Какой же может быть плагиат в случае перехода научных идей в художественное произведение? Когда-то великий прозаик Томас Манн тонко ответил на претензии великого композитора Шенберга. Он распорядился ко всем изданиям романа «Доктор Фаустус» делать приписку о том, что додекафоническую музыку на самом деле придумал Шенберг, а не его вымышленный герой-композитор Леверкюн. И смех, и грех, честное слово!..
– Гузель Яхина – профессиональный сценарист и создает яркий визуальный мир. Как вы относитесь к мышлению сериалами?
– Здесь нет ничего нового – тот же Михаил Катков в своем «Русском вестнике» в течение нескольких лет публиковал лучшие русские романы. Шесть лет читающая Россия жила в пространстве «Войны и мира», три – внутри «Анны Карениной» – чем не литературные сериалы со своими «сезонами»?
Музей
– Вы руководите государственным музеем истории российской литературы имени В.И. Даля уже девять лет. В чем специфика музея?
– Наш музей – крупнейший из четырехсот с лишним литературных музеев России. В составе ГМИРЛИ имени В.И. Даля более десяти мемориальных домов-музеев и музеев-квартир русских классиков: Герцена и Лермонтова, Достоевского и Чехова, Брюсова и Алексея Толстого, Пастернака и Солженицына и других. Все они расположены в Москве и Подмосковье и только информационно-культурный центр «Музей Александра Солженицына» на родине писателя в Кисловодске. Гордость ГМИРЛИ имени В.И. Даля – обширная коллекция музейных реликвий, более полумиллиона единиц: рукописей, книг, предметов обихода, архивных звукозаписей, живописи, графики и т.д.
В нынешнем году ГМИРЛИ имени В.И. Даля исполняется сто лет, мы надеемся в ближайшее время решить задачу государственного масштаба: создать в историческом здании на Арбате Национальный выставочный центр «Десять веков российской словесности» уникальную экспозицию, охватывающую все эпохи развития русской литературы.
Каждый год музей реализует около 70 научно-выставочных проектов, среди них есть и очень крупные, в том числе международные (совместно с коллегами из Франции, Италии, Германии, Испании, Польши, Китая и других стран).
Надо сказать, что в разных странах термин «литературный музей» понимается очень по-разному. В Италии и Франции, например, бытует понятие «мемориальный дом», применяемое к домам не только писателей, но и композиторов, художников, архитекторов, актеров и т.д. В сознании потенциальных посетителей главные музейные объекты, связанные с творчеством Рафаэля, – это Галерея Уффици, Лувр, Дрезденская галерея, а вовсе не дом художника в Урбино, который воспринимается не как полноценный музей, в котором демонстрируются лучшие произведения художника, но как своеобразное «памятное место». Наиболее созвучное российскому толкование понятия «литературный музей» бытует в германоязычных странах: Австрии, ФРГ, Швейцарии. Именно поэтому главным нашим зарубежным партнером является крупнейший литературный музей Германии, который расположен на родине Шиллера в г. Марбах в федеральной земле Баден-Вюртенберг, где, кстати, работают более ста (!) литературно-мемориальных музеев.
За последние годы мы стремились решить несколько крупных задач, эти усилия были призваны поднять музей на новый уровень.
– Результаты есть?
– Безусловно есть, и немалые! После реставрации и реэкспозиции открыты дома-музеи Лермонтова и Пришвина, создан первый в мире музей Солженицына, в этом году отметивший пятилетие, сдано в эксплуатацию главное здание ГМИРЛИ имени В.И. Даля в центре Москвы – «Доходный дом Любощинских – Вернадских», завершена реставрация городской усадьбы Морозовых, в которой планируется создать первый в мировой практике Музей звучащей литературы, открыт Музей истории литературы ХХ века, где работают или в ближайшее время откроются мемориальные экспозиции, посвященные Мандельштаму. Всего не перечислить.
– Откуда к вам приходят экспонаты?
Интервью с Аркадием Контевым
– Путей несколько. В последнее время при содействии министерства культуры приобретены несколько замечательных коллекций. Например, к нам поступил парижский архив Алексея Ремизова, в котором немало шедевров.
Огромное количество мемориальных вещей к нам поступило от Анастасии и Марианны Вертинских – это собрание реликвий их знаменитого отца. Абсолютное большинство вещей и рукописей передано безвозмездно, некоторые приобретены с помощью министерства. На основании этой коллекции мы подготовили выставку, которая в юбилейный год Вертинского объездила пол-Европы.
Новые вещи поступают постоянно, скажем, пару лет назад наследники основателя ГМИРЛИ имени В.И. Даля Владимира Бонч-Бруевича передали нам часть его огромного архива, это отличный материал для выставок и исследований.
Порою бывают приятные неожиданности: получаем архив известного литературного редактора издательства «Советский писатель», а там… автографы Варлама Шаламова!
Интересная ситуация складывается с «литературными источниками». Электронная эра практически упразднила письма, черновики – в XIX веке такое положение вещей нельзя и вообразить. Я несколько лет для нового академического собрания сочинений Гоголя заново разбирал второй том «Мертвых душ», вернее, те главы, которые сохранились после того, как автор сжег этот том незадолго до смерти. Я был бы другим человеком, если бы не видел гоголевских черновиков, все «слои» рукописи, правку чернилами, потом карандашом… Сейчас всего этого нет, зато мы несколько лет назад объявили, что будем принимать в наши фонды тексты на новых носителях – так у нас появились дискеты, флеш-карты.
– Почему музей носит имя Владимира Ивановича Даля?
– Он посвящен не только литературе как таковой, но еще истории книжной культуры, книгоиздания, чтения. Мы – «больше, чем литература», то же можно сказать и о Дале, это человек-оркестр: не только лексиколог, но и ученый-медик, практикующий хирург-офтальмолог, мореплаватель, этнограф, государственный деятель, наконец – в 1840-е годы очень известный прозаик, кроме того – близкий друг Пушкина. Было бы совершенно неправильно присвоить флагманскому музею России имя Достоевского или Пушкина – у них, слава богу, есть свои «персональные» музеи.
Имя Даля находится в ряду иных литераторов, стремившихся выйти за пределы литературы – Ломоносова, Карамзина, Вяземского. Даля мало знают и в России, и за рубежом, между тем, это российский «национальный бренд», мы в этом убеждены. Датчанин, осевший в России, принявший православие, создавший легендарный словарь русского языка – этот человек достоин того, чтобы стать героем популярного сериала.
