Интервью с Еленой Худенко
6 июня – день рождения Александра Сергеевича Пушкина. О великом поэте, о месте филологии в современном мире в рамках проекта «Политсибру» и Российского общества «Знание» беседуем с Еленой Анатольевной Худенко – доктором филологических наук, заведующей кафедрой литературы Алтайского государственного педагогического университета.
Сосед по коммуналке
– Петр Вайль интересовался, с кем из русских классиков можно отправиться в длительное автомобильное путешествие, не испытывая дискомфорта. И пришел к выводу, что, пожалуй, единственным идеальным попутчиком был бы Александр Сергеевич. А ты смогла бы жить с «солнцем русской поэзии» в соседних комнатах коммунальной квартиры?
– Ни в коем случае. Гений – это пограничное состояние личности и с ним очень сложно ужиться в одном пространстве. Пушкин сконцентрировал в себе все национальное, бытийное и стал квинтэссенцией русского начала. Как жить рядом с «ядерным реактором»?
Интервью с Данилом Дегтяревым
– Классику не хватало семейной ласки в детстве. Отец больше любил старшую дочь Ольгу, а матушка – младшенького Льва. Нужно будет все время хвалить Пушкина, и он тогда станет замечательным соседом. В отличие от Лермонтова, он был хорошим другом, например, для Дельвига и Пущина.
– Действительно, Александр Сергеевич был очень избирателен в общении. Он же был проводник, транслятор, медиум. Все начинается с его сказок. Несколько сюжетов было заимствовано у братьев Гримм, но основные все-таки пришли от няни. Арина Родионовна была женщиной непростой. В современных исследованиях делается предположение, что она была из «посвященных». Благодаря няне Пушкин впитал «с молоком» народное начало.
– Уходим в эзотерику от науки?
– Сейчас все больше появляется статей именно паранаучного плана. На днях читала работу, где анализируется поэма «Руслан и Людмила» с точки зрения славянской мифологии. Рус-лан – богатырь, в имени, которого Русь. Люд-мила – Великое женское начало (милое людям), а Черномор – мелкий тлетворный Запад. Такие рассуждения чем-то напоминают случай при проверке ЕГЭ по литературе. Три года назад на материале стихотворения Давида Самойлова было предложено расширить контекст и привести примеры жизненного выбора героя в русской литературе. И один школьник привлек образ кота ученого из вступления к пушкинской поэме: «Идет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит». Вот где настоящий жизненный выбор!
– Пушкина заливали хрестоматийным глянцем несколько раз. В конце XIX века, затем в 1937 году сформировался сталинский образ Пушкина – создателя оды «Вольность», а в ХХI веке его даже изобразили на иконе вместе со святителем Филаретом. Какой образ поэта формируется сегодня?
– Три этих идеологических этапа прошли, сейчас стала нивелироваться вульгарная социология. «Шелуха» уходит – возвращается поэт, живой человек со своими многочисленными противоречиями и вопросами.
– А это не следствие общего процесса, когда великий Блок, Есенин, Высоцкий подаются обывателям как зависимые, слабые люди?
– Да, но все проекты «Антипушкин» умирают, не причиняя классику никого вреда. У меня на этой неделе студент из Туркменистана анализировал стихотворение «Я вас любил…». Он не опирался на штудии пушкинистов, а увидел поэта как благородного рыцаря, готового к самопожертвованию ради счастья любимой. Пушкинское «всепонимание», «всемирная отзывчивость» – то, что сформулировал на открытии памятника поэту еще Достоевский в своей знаменитой речи, работает и продолжает работать и сейчас.
Мой Пушкин
– Что из наследия Пушкина выбирают современные подростки в вашем филологическом классе Педагогического лицея?
– Хит в 10 классе – «Маленькие трагедии». Предпочтение отдается «Каменному гостю» и «Моцарту и Сальери». Здесь и игровое начало, и противостояние времени и вечности, и мотив смерти, тревожащий подростков. В средних классах школы об этом практически не говорят, но поэзия в принципе близка к Вечности, это некоторый выход из времени, замирание, покой. Об этом есть и в «Евгении Онегине», и в «Борисе Годунове», и в поздней лирике Пушкина. «На свете счастья нет, но есть покой и воля…». Это замирание, некая остановка жизненного начала (пусть и временная) есть в том числе в сюжетах, подаренных Пушкиным Гоголю. Вспомни финал «Ревизора» с его немой сценой.
– Как переводишь устаревшую лексику школьникам? «Ямщик лихой, седое время, везет, не слезет с облучка…»?
– Берем толковый словарь и выясняем, кто такой ямщик, что такое облучок. В стихотворении «Сожженное письмо» пришлось объяснять значение слова «сургуч», современные подростки просто никогда не видели его.
– Какое произведение Александра Сергеевича сегодня самое популярное?
– Боюсь оказаться субъективной, но, по-моему, все тот же «Евгений Онегин». Недавно сходила на гастроли Вахтанговского театра, где роман в стихах трактовался оригинально. Особенно заполнилась Татьяна, таскающая кровать по сцене, – такая сильная женщина, феминистка. И, конечно, хрестоматийный момент – письмо Татьяны Онегину, которое наверняка знало 80% зрителей наизусть, поэтому его коротко и в прозе пересказал герой Маковецкого, разорвал, и обрывки были помещены в рамку под стекло. И травестийно, и очень верно – с точки зрения бытования пушкинского текста в культуре. Наверное, все-таки «Евгений Онегин» будет самым востребованным и дальше.
– До него нужно дорасти?
– Конечно. Большинство, понятно, не доходит до глубокого неторопливого чтения – на это просто нет времени, не говоря уже о чтении длиннющих комментариев Лотмана, Набокова. Вообще, про вот это пушкинское «не зарастет народная тропа» – все очень сомнительно и спорно. Вспоминаю сюжет ГТРК, когда журналисты попросили людей на улицах – разных возрастов, профессий, социального статуса – почитать наизусть Пушкина. Очень узкий круг воспроизводимых строк оказался. Потряс красящий забор пожилой мужчина пролетарского вида, который блестяще продекламировал большой фрагмент из «Песни о вещем Олеге». Очевидно, остатки советского образования.
– Марина Цветаева создала жанр «Мой Пушкин». Какой твой личный Александр Сергеевич?
– Как и у Цветаевой, мой Пушкин формировался в детстве и в детство вернулся. Помните знаменитое мандельштамовское «Бессоница. Гомер. Тугие паруса…»? Лирический герой читает список кораблей, отправившихся в Трою, и засыпает. Нечто подобное обнаружила эмпирическим путем, читая детям пушкинскую «Сказку о царе Салтане». На второй-третьей странице мои дочери крепко засыпали. Поделилась с мамами во дворе, и они подтвердили, что у них происходит то же самое.
Есть и филологическая «фишка». Многие, особенно мужчины, очень любят цитировать из «Евгения Онегина» строку «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». И всегда делают ошибку: не больше, а легче. Вообще, «больше – меньше» – это не про Пушкина, это не его система координат.
И из нашего общего филологического прошлого. В начале девяностых годов стали появляться научные работы о сексуальной привязанности Дантеса к барону Геккерену и о том, что дуэль должна была «прикрыть» этот факт. Хорошо помню, как наш общий друг, а теперь профессор Московского педагогического университета Андрей Шелковников держал большой спич по этому поводу и сей биографический факт трактовал как ужасное отягчающее обстоятельство дуэльной истории. Потряс даже не сам обнаруженный факт, но то, как эмоционально может на это среагировать русский студент-филолог.
Филологини с тонким миром
Интервью с Аркадием Контевым
– Ты автор докторской диссертации о жизнетворчестве. Поэт обязан строить жизнь как художественный текст?
– Поэты – очень разные, сверхиндивидуальные личности, и далеко не каждый должен жить так, как он пишет, и писать так, как живет. Пушкин формирует интересную модель – в поэтическом творчестве я буду «праздным гулякой» и стихотворцем, а в быту – «думать о красе ногтей».
Позднее Афанасий Афанасьевич Фет четко делил мир на порождающий красоту и «кормление гончих в душно-зловонной псарне». И сохранить эту границу между мирами трудней, чем смешать жизнь и творчество. Да, поэт-пророк – традиционный образ классического века русской поэзии. Но вершитель миров и «жгущий сердца людей» у Пушкина – скорее, исключение для его мира, дань определенной традиции. Вообще, Пушкин предпочитал игровое поведение – выбор ролей, органичных для его человеческого и творческого начал. Например, для него изначально неприемлемы были статус чиновника и роль придворного поэта.
– А кто на другом конце полюса?
– Один из его учителей – Василий Андреевич Жуковский. Он в письмах упрекал Пушкина за то, что тот слишком легкомысленно относился к своему дару. У Жуковского «Жизнь и поэзия – одно» – это прямая цитата из его стихотворения. Даже несчастная любовь к Марии Протасовой воспринимается Жуковским не как трагедия, а как источник вдохновения.
– Пушкинисты, литературоведы, филологи – люди, которые часто не могут примирить постулаты русской классики с окружающим миром. И тогда психологический разлом?
– Предмет изучения филологов не имеет материально-эмпирического выражения. Филолог – это современный айтишник. Он работает с виртуальными мирами. Мы все изучаем того, чего нет. Даже если некоторые тексты и «делают вид», что отражают мир за окном, они все равно выдуманные. Это какой-то Онегин, которого почему-то зовут Евгений, это Татьяна, которая только по воле автора и никак иначе получила фамилию Ларина. Это ведь все из головы создателя.
– А зачем тогда все это?
– Ты изучаешь выдуманное бытие, но включаются иные механизмы – здесь главное сам процесс постижения, а не конечный результат. Это не эксперимент в чистом виде, это не естественные науки.
– Бог?
– Тонкие связи постигаются интуитивно и художественно. Чтобы овладеть этими методами, нужно много лет жить в этом эстетическом пространстве. Где-то это может быть близко и к божественному откровению, но Юрий Михайлович Лотман доказал, что здесь тоже есть железная логика и прагматика. Парадоксально, но литературоведы – не вполне филологи или только литературоведы и являются филологами в истинном смысле слова. Лингвисты имеют дело с буквами и словами, а мы с Логосом.
– Кто заполнит в этом году 125 бюджетных мест филологического факультета Педагогического университета?
– В большинстве своем это последние романтики, дети из филологических семей, которые понимают, что с такой базой можно реализовать себя практически везде. Можно сказать, филфак – факультет для постижения «тонких миров». Мы не учим, как выжить, мы учим, как жить. С одной стороны, юные филологини – хрупкие оранжерейные цветочки, с другой – такого запаса витальности и толерантности мало у кого встретишь. И эта витальность вызревает с помощью работы с текстом, на понимании сложно организованного, «веерного» мира, в котором есть множественность истин и многомерный диалог с действительностью.
Интервью с легендарным органистом
