"За мной следили". Алексей Белобородов дал первое интервью после заключения
9 февраля 2021 года закончился срок уголовного наказания бывшего управделами губернатора и правительства края Алексея Белобородова. Отныне он свободный человек – только не может занимать определенные должности в течение шести лет. Большую часть из назначенных ему трех лет лишения свободы он отсидел под арестом до приговора, а в колонии провел всего два месяца и освободился условно-досрочно.
Еще в период судебного следствия его дело вызывало массу вопросов, но особенно тот факт, что десятки свидетелей отказались от своих первоначальных слов. Приговор в сравнении с другими коррупционными делами тоже удивил мягкостью. Белобородов дал первое интервью после освобождения "Толку" и рассказал, почему снискал повышенное внимание от ФСБ и держит ли обиду на тех, кто дал против него показания.
"Штраф оплатил родственник"– До попадания в колонию вы считали себя невиновным. Какое у вас отношение к обвинению сейчас?
– Для того, чтобы выйти условно-досрочно, признание вины не обязательно. Свою вину я не признал ни в суде, ни в колонии, и не признаю сейчас. Но как законопослушный гражданин я подчиняюсь решению суда. При этом оставляю за собой право его обжаловать в вышестоящих инстанциях, в том числе ЕСПЧ.
Я мог подавать на УДО сразу после решения краевого суда. Мы с адвокатами планировали, что я даже в колонию не попаду. Но процесс максимально затягивали. В итоге утром адвокат мне сказал, что судья запросил материалы из СИЗО для решения, а ночью того же дня меня срочно этапировали. Хотя я находился в медсанчасти по заболеванию сердца (у меня вшит кардиостимулятор, и было обострение бронхиальной астмы). Об этом даже не сообщили родным, хотя обязаны были. Пришлось потом обращаться за УДО уже в суд Нижнего Тагила.
– Какие у вас были ощущения после того, как вы получили решение об УДО и когда вы вышли за ворота колонии?
– Облегчение от того, что все закончилось. И радость от предстоящей встречи с близкими.
– По делу о "Мерседесах" вы сумели добиться оправдания. Уже реализовали свое право на реабилитацию?
– Пока нет, но мы будем подавать в суд на возмещение материальных затрат, которые я понес (услуги адвокатов, отстранение от работы), и моральный вред. Но это будет долгий процесс.
– На момент освобождения у вас оставалась непогашенной сумма взятки. Вы все еще ее выплачиваете?
– Да, у меня высчитывают половину пенсии. Я ничего не продавал, никаких крупных сбережений у меня не было. У меня дважды проводили обыски, и если бы что-то было, нашли бы и арестовали.
Работу адвокатов оплатила моя бывшая жена, поскольку ее имущество вменили мне как взятку. Она продала квартиру. Штраф в 4 млн рублей мне помог оплатить родственник – дал взаймы. Поэтому я планирую устроиться на работу, чтобы вернуть долг. У меня есть несколько предложений, я пока обдумываю их. До того, как надо мной висел условный срок, я работать не мог, так как надзор предполагает ряд ограничений – например, сложно выехать в командировку.
– До какого момента вы надеялись на оправдательный вердикт?
– До самого последнего, пока судья в приговоре не сказала, что наказание все-таки будет. Я считаю, что убедительных доказательств моей вины нет, кроме показаний трех человек – подрядчика Евгения Фоканова, моего зама Алексея Осяйкина и юриста управления Веры Марьенко. Остальные 40 свидетелей отказались от своих слов. Когда адвокаты ловили их на том, чего они не могли знать, они оправдывались: "А это нам следователь сказал".
Слова свидетелей были написаны как под копирку. Кто-то подмахивал их, не читая даже, а кто-то просил исправить, но следователь все равно оставлял их в том виде, в каком ему было удобно. Люди рассказывали суду, что их допрашивали часами, и из-за усталости они уже не вникали в то, что подписывают.
Даже Фоканов половину показаний дал правдивых. Пока прокуратура не пригрозила ему напрямую в зале суда, что с ним расторгнут досудебное соглашение. После этого он подтвердил все, что от него просили.
Александр Пазий, мой зам, с 16 часов до часу ночи пробыл у следователя, пока все не подписал. В суде он сказал, что ему просто "поставили такие условия": или он ставит подпись под нужными показаниями, или едет в СИЗО. Сметчицу мою, девочку 25 лет, привезли из Минска сотрудники ФСБ и сказали, что от ее показаний зависит, уедет она обратно или нет. Ее даже не допрашивали: положили протокол и сказали расписаться. Приезжали к ее отцу на работу и просили повлиять, чтобы она "дала правильные показания".
Некоторые мои подчиненные после судебных заседаний кулуарно говорили мне: "Если тебя, такого опытного и заслуженного, взяли и загнули, то что тогда с нами сделают?" Некоторые из них, не выдержав давления, просто уволились и уехали в другие регионы.
"Фоканов тоже жертва"– Как вы относитесь к Евгению Фоканову сейчас, к вашему подчиненному Алексею Осяйкину, к другим людям, давшим против вас показания?
– Я считаю, что Фоканов сам стал жертвой. Он выиграл тендер и качественно отремонтировал здание минприроды в короткие сроки. Помню, он сказал мне: "Я сделаю красивее, чем предусмотрено проектом, и тебе не стыдно будет показать его губернатору". И мрамор он заменил на травертин из соображений красоты и современной моды.
Комиссия во главе с Карлиным и всеми его заместителями принимала объект. Не знаю, в шутку или нет, но Александр Богданович сказал, что получилось даже лучше, чем в администрации края. Он заслуженно, я считаю, наградил Фоканова почетной грамотой и поручил привлекать его к работе по восстановлению объектов после паводка 2014 года.
И в здании этом, за которое нас наказали, сейчас все в порядке. Я уверен, что там не течет крыша и плитка не отваливается, как это было с АКЗС, например, которое ремонтировали до моего прихода. Я помню, мучился с ним года два потом, да и сейчас, наверное, проблемы есть.
Фоканов пошел на соглашение вынужденно. У него арестовали все имущество (дом, бизнес, производственные помещения, технику). Потом посадили в СИЗО, и там он просто сломался. А через час после того, как он подписал все, что было нужно следствию, его выпустили под подписку о невыезде. Спасибо, что хоть не били.
А Осяйкин просто подлец. Он в суде признал, что я ни разу не дал ему указание сделать что-либо незаконное. Не знаю, чего он испугался, может, своих каких-то "косяков", потому что на всех документах, которые легли в основу уголовного дела, есть его подписи. Возможно, хотел свалить на меня свои темные делишки.
– Но ведь вы тоже подписывали эти документы...
– Я ведь не мог знать все тонкости работы моих подчиненных. У меня этих контрактов в год 1,3 тысячи, мы же покупали все, начиная с туалетной бумаги. У каждого своя сфера ответственности. Я в принципе не имел возможности единолично заключать контракты и контролировать их исполнение. А меня обвиняли в том, что я виноват во всех ошибках нижестоящих коллег, включая те, что совершались до моего прихода на должность.
Вот есть у меня зам, который занимается стройкой. Он должен этот процесс контролировать, выезжать на объект. Если мне приносят документ, где стоит его подпись, а до этого подписи еще четверых человек: юриста, бухгалтера и других – я подписываю, будучи уверенным в том, что все они свою часть работы сделали, как надо. А они на суде заявили: "Мы формально подписывали документы".
В должностных инструкциях моих подчиненных указано, что они отвечают за свои подписи. Это расписано в приказах по управлению делами края и в федеральных документах. Но тем не менее никто из моих подчиненных перед законом не ответил.
– А почему именно Фоканов строил гараж для вашей экс-супруги? Вы успели сдружиться с ним за время совместной работы?
– Мы не были друзьями. Мне нравилось, как Фоканов относился к своей работе. Поэтому я его порекомендовал своей бывшей жене, когда она захотела построить гараж и забор.
Ее, между прочим, следователь даже ни разу не допрашивал. Хотя ее имущество было арестовано и стало предметом взятки. Мы с адвокатами ходатайствовали в суде о ее допросе. Она принесла в суд квитанции и акт выполненных на оплату работ. Экспертиза установила, что там все подписи и печати подлинные. Рабочие подтвердили проведение работ, и что она их принимала. Но следствие решило, что Фоканов специально изготовил все документы для "прикрытия".
В суде по нашему ходатайству оглашали запись разговора Фоканова с оперативным сотрудником ФСБ, который склонял его к даче показаний против меня. 24 раза на этой записи он сказал, что моя бывшая жена отдавала ему деньги за гараж, что никакой взятки не было. Следователь эту запись просто проигнорировал. А адвокаты взяли и прослушали.
Из записи разговора Е. Фоканова с оперативным сотрудником УФСБ России по Алтайскому краю К. (есть в распоряжении "Толка"):
"Признайте, что вам за гараж не отдавали, и уходите чистый, вообще без всего, чистый. <…> Просто уже Алексею Федоровичу по вот этой земле обетованной не ходить. Вопрос решенный. <…> Чтобы по вам 159-ю сделать и закрыть вас, уже делать ничего не надо, все есть. Вы понимаете, если вы мне отказом ответите, меня же мои заставят это сделать. <…> Вы будете свидетелем обвинения или обвиняемым, выбор не велик. <…> Вам зачем за чужое отвечать, Евгений Михалыч?"
Сначала Фоканов решительно отвечал, что экс-супруга Белобородова с ним рассчитывалась и осталась должна примерно 600-700 тысяч рублей. Но после рассказа сотрудника ФСБ о нескольких "сценариях", которые могут с ним произойти, на примере реальных сидельцев его уверенность стала стихать. После этого он уже начал договариваться: "Неохота чалиться", "Что нужно сделать? Ты говори по-прямому", "Давай повеселее что-нибудь придумаем".
"Готов был с ума сойти от фантазии следствия"– В кулуарах ваш приговор называли "почти оправдательным". А вы как считаете?
– Публичное обвинение и лишение свободы не могут быть "почти оправданием". Я фактически свое отсидел еще до оглашения приговора. Но у меня внутри тоже остался вопрос: если я действительно виноват, почему не дали по полной программе? Почему не восемь, не 10 лет, а каких-то три года?
Не то чтобы у меня обида есть на суд – нет, наоборот, я благодарен судье Наталье Никитиной, что она не формально подошла к делу, а вникла в суть.
Комментарий адвоката Олега Горохова: "Законодатель установил, что в качестве основного наказания за взятку может быть назначен штраф. Тюрьма – это крайняя мера на самом деле".
– Как вы оцениваете работу своих адвокатов? По-вашему, они сделали все, что могли, для уменьшения наказания?
– Мои адвокаты – Виктор Чумаков и Олег Горохов – проделали отличную работу, я им очень благодарен. Еще в 2017 году, когда против меня возбудили уголовное дело по "Мерседесам", они распределили между собой обязанности и четко работали каждый в своей сфере. Чумаков постоянно контактировал со следствием, он знал многие тонкости как бывший следователь.
Олег Горохов ездил в тюрьму ко мне раз в неделю, чтобы я не падал духом, не чувствовал себя брошенным. Ко мне ведь первые две недели в СИЗО вообще никто не приходил, я был в полной изоляции. А когда мне еще принесли протоколы допроса свидетелей, я просто готов был с ума сойти от уровня фантазии следствия.
Мне запретили и звонки, и встречи с семьей на период ареста. Один раз только сестре удалось прийти на свидание, когда дело уже в суд передали. Всю информацию о семье я получал через адвокатов – они контактировали с моими близкими, держали их в курсе ситуации.
Именно адвокаты нашли в сметах ошибку в материалах и стоимости укладки и зацепились за нее. Потом обратились к специалисту, который дал свое экспертное заключение.
Комментарий адвоката Олега Горохова: "В ходе ремонта здания использовали травертин. В смете же материалом значился мрамор, а работа по его укладке была посчитана за гранит – эти разночтения вменяли в вину Белобородову. Мы сумели доказать, что мой клиент не мог воздействовать на эту ошибку, потому что смета была составлена до его прихода на должность управделами. А использование травертина вместо мрамора не повлекло перерасхода средств. В результате из обвинения убрали львиную долю растраты – 26 млн рублей".
– Вы обсуждали вариант признания вины, досудебного соглашения?
– Нам поступали такие предложения: как мне лично, так и через адвокатов. За это обещали снисхождение – оно заключалось в том, что мне дали бы "лет пять-шесть строгача".
Мы этот вопрос обсуждали, но я наотрез отказался признавать вину. Я не считаю правильным брать на себя то, чего я не делал. И адвокаты не дадут соврать, что я прямо заявил, что не буду, пусть даже мне дадут больший срок. А если учесть опыт других моих коллег по несчастью, выходит, что признание вины вообще бессмысленно. У меня был выбор: плюс-минус год срока либо шанс на оправдательный вердикт. Я выбрал второе. И считаю, поступил правильно.
Три полковника и один генерал– Правда ли, что в СИЗО сидеть тяжелее, чем в колонии?
– Правда. В СИЗО камера в 16 "квадратов" на четырех человек, в которой ты проводишь львиную долю своего времени. Телевизор показывает три программы. Туалет находится внутри камеры, но он огорожен, слава богу – не так, как это показывают иногда по телевизору и в интернете. Ну и я сидел в новом корпусе.
Раз в сутки выводят погулять на час во внутренний дворик. Там все огорожено, наверху решетка: небо видно в клеточку. Хотя все равно я был рад и этому: свежий воздух и солнце немного поднимали настроение. Много читал, стараясь скоротать время.
Со мной все 10 месяцев сидели экс-глава алтайской УФМС Александр Жданов, замначальника полиции Шипуновского района Сергей Воронов – по его делу еще подчиненный-свидетель свел счеты с жизнью. Его, кстати, допрашивал тот же следователь Роман Седешев, что был у меня.
В колонии, как это ни парадоксально, больше свободы. Можно передвигаться по территории, ходить на работу. Труд отвлекает от тягостных мыслей. Если даже не работаешь, все равно передвигаешься в здании отряда.
Проще всего под домашним арестом: да, ты практически без связи с внешним миром, но зато в родных стенах. Со мной еще разрешали жить внуку, мне было комфортно.
– Вы отбывали наказание в нижнетагильской ИК-13, среди бывших сотрудников правоохранительных органов. Правда ли, что там все образцово-показательно, нет "понятий", унижений?
– Можно и так сказать. Там нет воровского сленга и "партаков", все обращаются друг к другу на "вы", по имени-отчеству. Хотя с высшим образованием около трети осужденных всего. Все стремятся к УДО, и действительно отпускают много людей – порой по 30 человек в день уходят.
У нас корпус был такой, что у некоторых людей в нашей стране квартиры хуже. В спальном корпусе на полу чистый линолеум, белые потолки, обои на стенах. На кухне плиточка белая, в туалетах приличные унитазы. Конечно, за чистотой этого всего следят сами осужденные. Раз в неделю постельное белье меняют, душ с обогревателем – всегда горячая вода есть. Тем, кто работает на промзоне, где грязь, разрешено мыться каждый день.
Если у кого ни кола ни двора – реально лучше зимовать в колонии. И такие были. Вообще на зоне очень много наркоманов. Туда ведь попадают не только те, кто был действующим сотрудником на момент ареста. Даже если человек просто служил срочную службу в погранвойсках или внутренних, а после никогда не был связан с правоохранительной системой – все равно попадает в эту колонию.
– Из чего состоял ваш день в колонии?
– Я работал на швейном производстве в цехе раскройки. По первому образованию я инженер-механик. В колонии понимали, что я вот-вот уйду по УДО, и обучать меня швейному делу нет смысла, а вот навыки в черчении пригодились. Изготавливали форму для правоохранителей, медицинские халаты, куртки – много чего. План перевыполняли. Нас в цехе было четверо – три полковника и один генерал.
Вечером есть пару часов свободного времени. Я играл с другими осужденными в шахматы и нарды, читал книги. Звонил домой через сервис "Зонателеком", в том числе по видеосвязи.
– В постановление об УДО сказано, что вы "делали правильные выводы". В чем это выражалось?
– Конечно, меня напрямую никто не спрашивал, какие я выводы сделал из назначенного наказания. Я просто вел себя адекватно: ни в какие конфликты не вступал, следовал правилам внутреннего распорядка. Если надо застегнуться на все пуговицы – я застегнутый ходил.
Я принимал участие в спортивных и воспитательных мероприятиях, потому что это тоже влияет на УДО. Много беседовал с молодыми осужденными по своей инициативе, наставлял их на путь исправления – это называлось "политинформацией". Жалко было этих молодых парней. Им еще жить да жить.
Таких, как я по возрасту, в нашем в отряде из 60-70 человек было человек пять, остальные – молодежь. Но стукачом я никогда ни в жизни не был, ни на зоне.
– Пандемия, получается, обошла вас стороной, ведь вы в самый разгар ограничительных мероприятий и так были под арестом?
– У нас были единичные случаи заражения, таких сразу увозили в больницу. Мне в колонии поставили прививку. Сейчас думаю сдать тест на антитела – проверить, есть ли эффект.
"От меня никто не отвернулся"– Как приговор повлиял на отношение к вам родных и близких? Кроме тех людей, кто дал против вас показания, были ли друзья, которые отвернулись?
– Для семьи это был шок. Я столько лет добросовестно работал! С нуля карьеру сделал: начинал со старшины и закончил полковником. Много раз был в горячих точках (Чечня, Армения, Абхазия, Нагорный Карабах). В управление меня пригласил лично Александр Карлин. Плюс это же было не первое дело, я считал, что следствие во всем разберется, и его закроют. А они два новых возбудили. Значит, была чья-то заинтересованность. Бог ему судья!
Но от меня никто не отвернулся: ни близкие, ни друзья. Я больше скажу: из тех, с кем я тесно общаюсь, никто не верит в то, что я виновен. Когда я освободился, у меня телефон просто разрывался от звонков.
– Как считаете, вы могли избежать уголовного преследования или в любом случае нашлась бы статья?
– За мной следили почти с самого начала, как только я устроился в управление. Были заинтересованные лица, которые не хотели, чтобы я занял эту должность. Я об этом знал.
Осудили меня с пятого раза. Сначала возбудили дело за покупку картины из камня с картой Алтайского края, затем – вазы Колыванского камнерезного завода. Пять ведомств покупало такие вазы, но проверяли только меня. В итоге оштрафовали на 50 тыс. рублей. Причем я в это время уже был в СИЗО, а меня даже не оповестили и в суд не пригласили. В повестке была не моя подпись. Я подал в суд и выиграл, сейчас надо взыскивать эти деньги назад.
Затем было дело о якобы незаконном начислении премий сотрудника. А уже после – по "Мерседесам". Искали со всех сторон.
Я лично сказал инициатору своих уголовных дел, что у него молоко на губах не высохло, чтобы меня обвинять. А он в ответ пообещал меня посадить, и это обещание сдержал. На мои слова о том, что уголовное дело по "Мерседесам" прекратят, он прямо заявил: "Прекратят это – другое будем искать".
То есть, если есть желание – можно посадить любого, понимаете? Мы вернулись к 15 веку, когда шла охота на ведьм. У меня все документы оформлены, как положено, а все обвинение строится на показаниях лживых и трусливых свидетелей. Если в суд дело передали – это все, 99,9% будет обвинительный приговор. И вся работа адвокатов заключается в том, чтобы минимизировать последствия.
У нас суд стал придатком следствия. И никого не наказывают за некачественно проделанную работу. Я писал жалобу на следователя в прокуратуру Якову Хорошеву за дело по "Мерседесам" – мне ответили, что все нормально. А через год его прекратили. Значит, не было нормально? Сейчас еще, наверное, будут мне палки в колеса вставлять по поводу реабилитации. Хотя чисто по-человечески , мне кажется, должен без всякого суда получить компенсацию за незаконное уголовное преследование.
– Что дало вам силы, чтобы не сломаться и не заключить сделку со следствием?
– Я этого даже в мыслях не допускал. Не знаю, может, сыграла свою роль деревенская закалка, может, воспитание. Я ведь никогда подлецом не был – спросите у моих бывших коллег, никто не сможет меня в нечестности обвинить. Так меня воспитали, спасибо родителям.
Да и я пострашнее СИЗО вещи видел. В Чечне бывал дважды, в том числе в 1996-м, в разгар войны. В то время над Ханкалой взорвали вертолет с 11 генералами на борту. Наше подразделение там и стояло.
Я был командиром отряда. Мы же реально воевали: не меньше пяти цинков (ящиков – прим.ред.) патронов израсходовали. Горжусь тем, что всех своих ребят привез назад – 30 человек, живых и без ранений.
"Когда меня посадили – вокруг семьи образовался вакуум"– По возрасту вы вполне еще могли бы работать на госслужбе. У вас есть желание вернуться на работу?
– Я по горло ей сыт. Честно говоря, учитывая все эти уголовные дела, я даже жалею, что согласился перейти. Хотя, уверен, что если бы не следствие, я бы продолжал работать, потому что был на хорошем счету. До меня 15 лет гараж на 300 машин строили, еще при Сурикове начинали. А я его за три года довел до ума и получил благодарность от Карлина. А сейчас работа вся встала, потому что люди после моего примера стали бояться что-либо подписывать.
И в полиции я бы мог еще работать – мне продлили контракт на пять лет за год до того, когда я ушел.
– Какая работа вам нравилась больше?
– И в МВД, и в администрации мне было комфортно. Я не сравниваю – это слишком разные профессии. На момент моего ухода я отслужил 33 года – это срок, при котором назначается максимальная пенсия. То есть, экономически дальше работать было невыгодно.
Что такое работа в полиции? Это командировки в Чечню, ночные "тревоги", ни праздников, ни выходных. Семью ты не видишь. Я в отпуске никогда полностью не был. Моя дочка как-то сказала, что увидела папу дома только в период, когда я в академии в Москве учился. Ей уже 12 лет было.
В администрации с отдыхом дела обстоят получше: отпуск и все праздники спокойно отгуливаешь, вечером домой, никаких ночных звонков. В этом смысле легче. Доходы выросли, так как я получал и зарплату, и пенсию полицейскую.
Мой отец всегда мечтал, чтобы я носил погоны. Он был военным, захватил войну с японцами на Дальнем Востоке. А потом Хрущев пришел к власти и армию сократил. И он страдал от этого. Хотел, чтобы я продолжил его дело. А я поступил в политех, но после окончания вуза было распределение в ГАИ. И отец сказал: "Ну тогда хоть туда устраивайся".
– Чем вы занимаетесь сейчас? В какой сфере хотите работать?
– Пока домашние дела решаю – их накопилось немало, пока я был под арестом. Я живу в частном доме, а он требует ухода. Внука воспитываю.
Работать после такого, наверное, помощником адвокатов своих пойду (смеется). Адвокатом мне быть нельзя из-за судимости. Но могу точно сказать, что после активной жизни без работы скучно, поэтому я себе дело найду.
– У вас через несколько дней день рождения, еще и юбилей. Как собираетесь отпраздновать?
– Я и раньше не любил шумных праздников, хотя было дело – собирал друзей, близких в ресторане. А сейчас уже не хочется. Да и пандемия эта. Немножко грустно от того, что мне уже 60, а не 33. Семью соберу, и этого мне будет достаточно. Они – моя самая большая поддержка.
– Вы жалеете о каких-то поступках в жизни?
– В СИЗО, когда уже глаза болеть от чтения начинали, я просто лежал и думал. Перебирал какие-то свои решения в жизни, о чем-то жалел. Особенно о том, что много времени посвящал чужим проблемам, а не семье.
Когда все случилось, первые, кто меня поддержал, – семья. И в первую очередь бывшая жена. Много проблем мы с ней пережили, но она все простила и поняла.
В то время вокруг моей семьи словно вакуум образовался. Все затаились. Может, боялись "замараться". Потом уже, когда начали в прессе дело освещать, друзья и приятели начали "просыпаться", звонить.
К близким надо относиться бережно. Раньше, помню, звонит дочка: "Папа, пойдем погуляем". А я ей: "Да некогда, много работы, без меня погуляй". А потом она выросла. И уже не погуляешь просто так.
Блиц– Любимый фильм/сериал?
– Из иностранных – "Шоу Бенни Хилла". Из наших люблю исторические фильмы про войну, "17 мгновений весны". Смотрю документальные передачи про животных.
– Любимая книга?
– Конкретной нет, но я люблю исторические романы. Валентин Пикуль нравится, Анри Труайя, Александра Маринина. С ней я даже знаком – она не раз к нам в академию приходила. А ее муж у нас в вузе преподавал.
– Любимые музыкальные исполнители?
– "Машина времени", Александр Серов, Григорий Лепс, Анна Герман, Юрий Антонов. Современных исполнителей почти не слушаю, пустые песни.
– Кошки или собаки?
– Я всех животных люблю, но собак больше. Они очень умные и преданные, редкие люди такими бывают.
– Любимое место?
– Мой дом на Горе и лес вокруг него. Горный Алтай, Белокуриха. Тайгу люблю дикую, но горы – больше.
Алексей Федорович Белобородов родился 19 марта 1961 года в селе Гонохово Завьяловского района Алтайского края. Окончил автотранспортный факультет Алтайского политехнического института. В августе 1983 года пришел в органы внутренних дел. Начинал с должности старшего инспектора ДПС. В 1996 году поступил в Академию МВД России. В 1988 году проходил службу в Армении после землетрясения как сотрудник ГИБДД. В 1991 году в Абхазии служил заместителем командира сводного отряда от УВД Алтайского края во время грузино-абхазского конфликта. Не менее 10 раз бывал в Чечне, в том числе в период военных действия 1996 и 2001 годах. Имеет статус ветерана боевых действий. Работал заместителем начальника Ленинского РОВД Барнаула, а в мае 2002 года стал начальником Управления ГИБДД по Алтайскому краю. Уволился из органов с должности замначальника полиции ГУ МВД России по Алтайскому краю. В феврале 2013 года назначен на высшую должность государственной гражданской службы региона – управляющим делами администрации Алтайского края. Награжден медалью ордена "За заслуги перед Отечеством" II степени, медалью "За доблесть в службе", нагрудными знаками "За отличие в службе ГИБДД" I, II, III степеней, именным холодным оружием и множеством краевых наград.