Бывший полицейский и чиновник — о том, как относится к свидетелям обвинения, каково ему пришлось в заключении и почему он не пошел не сделку со следствием
9 февраля 2021 года закончился срок уголовного наказания бывшего управделами губернатора и правительства края Алексея Белобородова. Отныне он свободный человек – только не может занимать определенные должности в течение шести лет. Большую часть из назначенных ему трех лет лишения свободы он отсидел под арестом до приговора, а в колонии провел всего два месяца и освободился условно-досрочно.
Еще в период судебного следствия его дело вызывало массу вопросов, но особенно тот факт, что десятки свидетелей отказались от своих первоначальных слов. Приговор в сравнении с другими коррупционными делами тоже удивил мягкостью. Белобородов дал первое интервью после освобождения "Толку" и рассказал, почему снискал повышенное внимание от ФСБ и держит ли обиду на тех, кто дал против него показания.
"Штраф оплатил родственник"
– До попадания в колонию вы считали себя невиновным. Какое у вас отношение к обвинению сейчас?
– Для того, чтобы выйти условно-досрочно, признание вины не обязательно. Свою вину я не признал ни в суде, ни в колонии, и не признаю сейчас. Но как законопослушный гражданин я подчиняюсь решению суда. При этом оставляю за собой право его обжаловать в вышестоящих инстанциях, в том числе ЕСПЧ.
Я мог подавать на УДО сразу после решения краевого суда. Мы с адвокатами планировали, что я даже в колонию не попаду. Но процесс максимально затягивали. В итоге утром адвокат мне сказал, что судья запросил материалы из СИЗО для решения, а ночью того же дня меня срочно этапировали. Хотя я находился в медсанчасти по заболеванию сердца (у меня вшит кардиостимулятор, и было обострение бронхиальной астмы). Об этом даже не сообщили родным, хотя обязаны были. Пришлось потом обращаться за УДО уже в суд Нижнего Тагила.
– Какие у вас были ощущения после того, как вы получили решение об УДО и когда вы вышли за ворота колонии?
– Облегчение от того, что все закончилось. И радость от предстоящей встречи с близкими.
– По делу о "Мерседесах" вы сумели добиться оправдания. Уже реализовали свое право на реабилитацию?
– Пока нет, но мы будем подавать в суд на возмещение материальных затрат, которые я понес (услуги адвокатов, отстранение от работы), и моральный вред. Но это будет долгий процесс.
– На момент освобождения у вас оставалась непогашенной сумма взятки. Вы все еще ее выплачиваете?
– Да, у меня высчитывают половину пенсии. Я ничего не продавал, никаких крупных сбережений у меня не было. У меня дважды проводили обыски, и если бы что-то было, нашли бы и арестовали.
Работу адвокатов оплатила моя бывшая жена, поскольку ее имущество вменили мне как взятку. Она продала квартиру. Штраф в 4 млн рублей мне помог оплатить родственник – дал взаймы. Поэтому я планирую устроиться на работу, чтобы вернуть долг. У меня есть несколько предложений, я пока обдумываю их. До того, как надо мной висел условный срок, я работать не мог, так как надзор предполагает ряд ограничений – например, сложно выехать в командировку.
– До какого момента вы надеялись на оправдательный вердикт?
– До самого последнего, пока судья в приговоре не сказала, что наказание все-таки будет. Я считаю, что убедительных доказательств моей вины нет, кроме показаний трех человек – подрядчика Евгения Фоканова, моего зама Алексея Осяйкина и юриста управления Веры Марьенко. Остальные 40 свидетелей отказались от своих слов. Когда адвокаты ловили их на том, чего они не могли знать, они оправдывались: "А это нам следователь сказал".
Слова свидетелей были написаны как под копирку. Кто-то подмахивал их, не читая даже, а кто-то просил исправить, но следователь все равно оставлял их в том виде, в каком ему было удобно. Люди рассказывали суду, что их допрашивали часами, и из-за усталости они уже не вникали в то, что подписывают.
Свидетели отмечали, что все связанное с подсудимым известно им либо со слов Евгения Фоканова, либо со слов следователя
Даже Фоканов половину показаний дал правдивых. Пока прокуратура не пригрозила ему напрямую в зале суда, что с ним расторгнут досудебное соглашение. После этого он подтвердил все, что от него просили.
Александр Пазий, мой зам, с 16 часов до часу ночи пробыл у следователя, пока все не подписал. В суде он сказал, что ему просто "поставили такие условия": или он ставит подпись под нужными показаниями, или едет в СИЗО. Сметчицу мою, девочку 25 лет, привезли из Минска сотрудники ФСБ и сказали, что от ее показаний зависит, уедет она обратно или нет. Ее даже не допрашивали: положили протокол и сказали расписаться. Приезжали к ее отцу на работу и просили повлиять, чтобы она "дала правильные показания".
Некоторые мои подчиненные после судебных заседаний кулуарно говорили мне: "Если тебя, такого опытного и заслуженного, взяли и загнули, то что тогда с нами сделают?" Некоторые из них, не выдержав давления, просто уволились и уехали в другие регионы.
"Фоканов тоже жертва"
– Как вы относитесь к Евгению Фоканову сейчас, к вашему подчиненному Алексею Осяйкину, к другим людям, давшим против вас показания?
– Я считаю, что Фоканов сам стал жертвой. Он выиграл тендер и качественно отремонтировал здание минприроды в короткие сроки. Помню, он сказал мне: "Я сделаю красивее, чем предусмотрено проектом, и тебе не стыдно будет показать его губернатору". И мрамор он заменил на травертин из соображений красоты и современной моды.
Комиссия во главе с Карлиным и всеми его заместителями принимала объект. Не знаю, в шутку или нет, но Александр Богданович сказал, что получилось даже лучше, чем в администрации края. Он заслуженно, я считаю, наградил Фоканова почетной грамотой и поручил привлекать его к работе по восстановлению объектов после паводка 2014 года.
И в здании этом, за которое нас наказали, сейчас все в порядке. Я уверен, что там не течет крыша и плитка не отваливается, как это было с АКЗС, например, которое ремонтировали до моего прихода. Я помню, мучился с ним года два потом, да и сейчас, наверное, проблемы есть.
Фоканов пошел на соглашение вынужденно. У него арестовали все имущество (дом, бизнес, производственные помещения, технику). Потом посадили в СИЗО, и там он просто сломался. А через час после того, как он подписал все, что было нужно следствию, его выпустили под подписку о невыезде. Спасибо, что хоть не били.
А Осяйкин просто подлец. Он в суде признал, что я ни разу не дал ему указание сделать что-либо незаконное. Не знаю, чего он испугался, может, своих каких-то "косяков", потому что на всех документах, которые легли в основу уголовного дела, есть его подписи. Возможно, хотел свалить на меня свои темные делишки.
– Но ведь вы тоже подписывали эти документы...
– Я ведь не мог знать все тонкости работы моих подчиненных. У меня этих контрактов в год 1,3 тысячи, мы же покупали все, начиная с туалетной бумаги. У каждого своя сфера ответственности. Я в принципе не имел возможности единолично заключать контракты и контролировать их исполнение. А меня обвиняли в том, что я виноват во всех ошибках нижестоящих коллег, включая те, что совершались до моего прихода на должность.
Вот есть у меня зам, который занимается стройкой. Он должен этот процесс контролировать, выезжать на объект. Если мне приносят документ, где стоит его подпись, а до этого подписи еще четверых человек: юриста, бухгалтера и других – я подписываю, будучи уверенным в том, что все они свою часть работы сделали, как надо. А они на суде заявили: "Мы формально подписывали документы".
В должностных инструкциях моих подчиненных указано, что они отвечают за свои подписи. Это расписано в приказах по управлению делами края и в федеральных документах. Но тем не менее никто из моих подчиненных перед законом не ответил.
– А почему именно Фоканов строил гараж для вашей экс-супруги? Вы успели сдружиться с ним за время совместной работы?
– Мы не были друзьями. Мне нравилось, как Фоканов относился к своей работе. Поэтому я его порекомендовал своей бывшей жене, когда она захотела построить гараж и забор.
а прошедших ранее судебных заседаниях Фоканов давал показания, которые, по мнению прокурора, противоречили его пояснениям во время следствия
Ее, между прочим, следователь даже ни разу не допрашивал. Хотя ее имущество было арестовано и стало предметом взятки. Мы с адвокатами ходатайствовали в суде о ее допросе. Она принесла в суд квитанции и акт выполненных на оплату работ. Экспертиза установила, что там все подписи и печати подлинные. Рабочие подтвердили проведение работ, и что она их принимала. Но следствие решило, что Фоканов специально изготовил все документы для "прикрытия".
В суде по нашему ходатайству оглашали запись разговора Фоканова с оперативным сотрудником ФСБ, который склонял его к даче показаний против меня. 24 раза на этой записи он сказал, что моя бывшая жена отдавала ему деньги за гараж, что никакой взятки не было. Следователь эту запись просто проигнорировал. А адвокаты взяли и прослушали.
Из записи разговора Е. Фоканова с оперативным сотрудником УФСБ России по Алтайскому краю К. (есть в распоряжении "Толка"):
"Признайте, что вам за гараж не отдавали, и уходите чистый, вообще без всего, чистый. <…> Просто уже Алексею Федоровичу по вот этой земле обетованной не ходить. Вопрос решенный. <…> Чтобы по вам 159-ю сделать и закрыть вас, уже делать ничего не надо, все есть. Вы понимаете, если вы мне отказом ответите, меня же мои заставят это сделать. <…> Вы будете свидетелем обвинения или обвиняемым, выбор не велик. <…> Вам зачем за чужое отвечать, Евгений Михалыч?"
Сначала Фоканов решительно отвечал, что экс-супруга Белобородова с ним рассчитывалась и осталась должна примерно 600-700 тысяч рублей. Но после рассказа сотрудника ФСБ о нескольких "сценариях", которые могут с ним произойти, на примере реальных сидельцев его уверенность стала стихать. После этого он уже начал договариваться: "Неохота чалиться", "Что нужно сделать? Ты говори по-прямому", "Давай повеселее что-нибудь придумаем".
"Готов был с ума сойти от фантазии следствия"
– В кулуарах ваш приговор называли "почти оправдательным". А вы как считаете?
– Публичное обвинение и лишение свободы не могут быть "почти оправданием". Я фактически свое отсидел еще до оглашения приговора. Но у меня внутри тоже остался вопрос: если я действительно виноват, почему не дали по полной программе? Почему не восемь, не 10 лет, а каких-то три года?
Не то чтобы у меня обида есть на суд – нет, наоборот, я благодарен судье Наталье Никитиной, что она не формально подошла к делу, а вникла в суть.
Комментарий адвоката Олега Горохова: "Законодатель установил, что в качестве основного наказания за взятку может быть назначен штраф. Тюрьма – это крайняя мера на самом деле".
– Как вы оцениваете работу своих адвокатов? По-вашему, они сделали все, что могли, для уменьшения наказания?
– Мои адвокаты – Виктор Чумаков и Олег Горохов – проделали отличную работу, я им очень благодарен. Еще в 2017 году, когда против меня возбудили уголовное дело по "Мерседесам", они распределили между собой обязанности и четко работали каждый в своей сфере. Чумаков постоянно контактировал со следствием, он знал многие тонкости как бывший следователь.
Виктор Чумаков рассказал, почему уволился из прокуратуры и стал адвокатом
Олег Горохов ездил в тюрьму ко мне раз в неделю, чтобы я не падал духом, не чувствовал себя брошенным. Ко мне ведь первые две недели в СИЗО вообще никто не приходил, я был в полной изоляции. А когда мне еще принесли протоколы допроса свидетелей, я просто готов был с ума сойти от уровня фантазии следствия.
Мне запретили и звонки, и встречи с семьей на период ареста. Один раз только сестре удалось прийти на свидание, когда дело уже в суд передали. Всю информацию о семье я получал через адвокатов – они контактировали с моими близкими, держали их в курсе ситуации.
Именно адвокаты нашли в сметах ошибку в материалах и стоимости укладки и зацепились за нее. Потом обратились к специалисту, который дал свое экспертное заключение.
Комментарий адвоката Олега Горохова: "В ходе ремонта здания использовали травертин. В смете же материалом значился мрамор, а работа по его укладке была посчитана за гранит – эти разночтения вменяли в вину Белобородову. Мы сумели доказать, что мой клиент не мог воздействовать на эту ошибку, потому что смета была составлена до его прихода на должность управделами. А использование травертина вместо мрамора не повлекло перерасхода средств. В результате из обвинения убрали львиную долю растраты – 26 млн рублей".
– Вы обсуждали вариант признания вины, досудебного соглашения?
– Нам поступали такие предложения: как мне лично, так и через адвокатов. За это обещали снисхождение – оно заключалось в том, что мне дали бы "лет пять-шесть строгача".
Мы этот вопрос обсуждали, но я наотрез отказался признавать вину. Я не считаю правильным брать на себя то, чего я не делал. И адвокаты не дадут соврать, что я прямо заявил, что не буду, пусть даже мне дадут больший срок. А если учесть опыт других моих коллег по несчастью, выходит, что признание вины вообще бессмысленно. У меня был выбор: плюс-минус год срока либо шанс на оправдательный вердикт. Я выбрал второе. И считаю, поступил правильно.
Три полковника и один генерал
– Правда ли, что в СИЗО сидеть тяжелее, чем в колонии?
– Правда. В СИЗО камера в 16 "квадратов" на четырех человек, в которой ты проводишь львиную долю своего времени. Телевизор показывает три программы. Туалет находится внутри камеры, но он огорожен, слава богу – не так, как это показывают иногда по телевизору и в интернете. Ну и я сидел в новом корпусе.
Раз в сутки выводят погулять на час во внутренний дворик. Там все огорожено, наверху решетка: небо видно в клеточку. Хотя все равно я был рад и этому: свежий воздух и солнце немного поднимали настроение. Много читал, стараясь скоротать время.
Со мной все 10 месяцев сидели экс-глава алтайской УФМС Александр Жданов, замначальника полиции Шипуновского района Сергей Воронов – по его делу еще подчиненный-свидетель свел счеты с жизнью. Его, кстати, допрашивал тот же следователь Роман Седешев, что был у меня.
В колонии, как это ни парадоксально, больше свободы. Можно передвигаться по территории, ходить на работу. Труд отвлекает от тягостных мыслей. Если даже не работаешь, все равно передвигаешься в здании отряда.
Проще всего под домашним арестом: да, ты практически без связи с внешним миром, но зато в родных стенах. Со мной еще разрешали жить внуку, мне было комфортно.
– Вы отбывали наказание в нижнетагильской ИК-13, среди бывших сотрудников правоохранительных органов. Правда ли, что там все образцово-показательно, нет "понятий", унижений?
– Можно и так сказать. Там нет воровского сленга и "партаков", все обращаются друг к другу на "вы", по имени-отчеству. Хотя с высшим образованием около трети осужденных всего. Все стремятся к УДО, и действительно отпускают много людей – порой по 30 человек в день уходят.
У нас корпус был такой, что у некоторых людей в нашей стране квартиры хуже. В спальном корпусе на полу чистый линолеум, белые потолки, обои на стенах. На кухне плиточка белая, в туалетах приличные унитазы. Конечно, за чистотой этого всего следят сами осужденные. Раз в неделю постельное белье меняют, душ с обогревателем – всегда горячая вода есть. Тем, кто работает на промзоне, где грязь, разрешено мыться каждый день.
Если у кого ни кола ни двора – реально лучше зимовать в колонии. И такие были. Вообще на зоне очень много наркоманов. Туда ведь попадают не только те, кто был действующим сотрудником на момент ареста. Даже если человек просто служил срочную службу в погранвойсках или внутренних, а после никогда не был связан с правоохранительной системой – все равно попадает в эту колонию.
– Из чего состоял ваш день в колонии?
– Я работал на швейном производстве в цехе раскройки. По первому образованию я инженер-механик. В колонии понимали, что я вот-вот уйду по УДО, и обучать меня швейному делу нет смысла, а вот навыки в черчении пригодились. Изготавливали форму для правоохранителей, медицинские халаты, куртки – много чего. План перевыполняли. Нас в цехе было четверо – три полковника и один генерал.
Вечером есть пару часов свободного времени. Я играл с другими осужденными в шахматы и нарды, читал книги. Звонил домой через сервис "Зонателеком", в том числе по видеосвязи.
– В постановление об УДО сказано, что вы "делали правильные выводы". В чем это выражалось?
– Конечно, меня напрямую никто не спрашивал, какие я выводы сделал из назначенного наказания. Я просто вел себя адекватно: ни в какие конфликты не вступал, следовал правилам внутреннего распорядка. Если надо застегнуться на все пуговицы – я застегнутый ходил.
Я принимал участие в спортивных и воспитательных мероприятиях, потому что это тоже влияет на УДО. Много беседовал с молодыми осужденными по своей инициативе, наставлял их на путь исправления – это называлось "политинформацией". Жалко было этих молодых парней. Им еще жить да жить.
Таких, как я по возрасту, в нашем в отряде из 60-70 человек было человек пять, остальные – молодежь. Но стукачом я никогда ни в жизни не был, ни на зоне.
– Пандемия, получается, обошла вас стороной, ведь вы в самый разгар ограничительных мероприятий и так были под арестом?
– У нас были единичные случаи заражения, таких сразу увозили в больницу. Мне в колонии поставили прививку. Сейчас думаю сдать тест на антитела – проверить, есть ли эффект.
"От меня никто не отвернулся"
– Как приговор повлиял на отношение к вам родных и близких? Кроме тех людей, кто дал против вас показания, были ли друзья, которые отвернулись?
– Для семьи это был шок. Я столько лет добросовестно работал! С нуля карьеру сделал: начинал со старшины и закончил полковником. Много раз был в горячих точках (Чечня, Армения, Абхазия, Нагорный Карабах). В управление меня пригласил лично Александр Карлин. Плюс это же было не первое дело, я считал, что следствие во всем разберется, и его закроют. А они два новых возбудили. Значит, была чья-то заинтересованность. Бог ему судья!
Но от меня никто не отвернулся: ни близкие, ни друзья. Я больше скажу: из тех, с кем я тесно общаюсь, никто не верит в то, что я виновен. Когда я освободился, у меня телефон просто разрывался от звонков.
– Как считаете, вы могли избежать уголовного преследования или в любом случае нашлась бы статья?
– За мной следили почти с самого начала, как только я устроился в управление. Были заинтересованные лица, которые не хотели, чтобы я занял эту должность. Я об этом знал.
Судебное заседание прошло в Центральном районном суде Барнаула
Осудили меня с пятого раза. Сначала возбудили дело за покупку картины из камня с картой Алтайского края, затем – вазы Колыванского камнерезного завода. Пять ведомств покупало такие вазы, но проверяли только меня. В итоге оштрафовали на 50 тыс. рублей. Причем я в это время уже был в СИЗО, а меня даже не оповестили и в суд не пригласили. В повестке была не моя подпись. Я подал в суд и выиграл, сейчас надо взыскивать эти деньги назад.
Затем было дело о якобы незаконном начислении премий сотрудника. А уже после – по "Мерседесам". Искали со всех сторон.
Я лично сказал инициатору своих уголовных дел, что у него молоко на губах не высохло, чтобы меня обвинять. А он в ответ пообещал меня посадить, и это обещание сдержал. На мои слова о том, что уголовное дело по "Мерседесам" прекратят, он прямо заявил: "Прекратят это – другое будем искать".
То есть, если есть желание – можно посадить любого, понимаете? Мы вернулись к 15 веку, когда шла охота на ведьм. У меня все документы оформлены, как положено, а все обвинение строится на показаниях лживых и трусливых свидетелей. Если в суд дело передали – это все, 99,9% будет обвинительный приговор. И вся работа адвокатов заключается в том, чтобы минимизировать последствия.
У нас суд стал придатком следствия. И никого не наказывают за некачественно проделанную работу. Я писал жалобу на следователя в прокуратуру Якову Хорошеву за дело по "Мерседесам" – мне ответили, что все нормально. А через год его прекратили. Значит, не было нормально? Сейчас еще, наверное, будут мне палки в колеса вставлять по поводу реабилитации. Хотя чисто по-человечески , мне кажется, должен без всякого суда получить компенсацию за незаконное уголовное преследование.
– Что дало вам силы, чтобы не сломаться и не заключить сделку со следствием?
– Я этого даже в мыслях не допускал. Не знаю, может, сыграла свою роль деревенская закалка, может, воспитание. Я ведь никогда подлецом не был – спросите у моих бывших коллег, никто не сможет меня в нечестности обвинить. Так меня воспитали, спасибо родителям.
Да и я пострашнее СИЗО вещи видел. В Чечне бывал дважды, в том числе в 1996-м, в разгар войны. В то время над Ханкалой взорвали вертолет с 11 генералами на борту. Наше подразделение там и стояло.
Я был командиром отряда. Мы же реально воевали: не меньше пяти цинков (ящиков – прим.ред.) патронов израсходовали. Горжусь тем, что всех своих ребят привез назад – 30 человек, живых и без ранений.
"Когда меня посадили – вокруг семьи образовался вакуум"
– По возрасту вы вполне еще могли бы работать на госслужбе. У вас есть желание вернуться на работу?
– Я по горло ей сыт. Честно говоря, учитывая все эти уголовные дела, я даже жалею, что согласился перейти. Хотя, уверен, что если бы не следствие, я бы продолжал работать, потому что был на хорошем счету. До меня 15 лет гараж на 300 машин строили, еще при Сурикове начинали. А я его за три года довел до ума и получил благодарность от Карлина. А сейчас работа вся встала, потому что люди после моего примера стали бояться что-либо подписывать.
И в полиции я бы мог еще работать – мне продлили контракт на пять лет за год до того, когда я ушел.
– Какая работа вам нравилась больше?
– И в МВД, и в администрации мне было комфортно. Я не сравниваю – это слишком разные профессии. На момент моего ухода я отслужил 33 года – это срок, при котором назначается максимальная пенсия. То есть, экономически дальше работать было невыгодно.
Что такое работа в полиции? Это командировки в Чечню, ночные "тревоги", ни праздников, ни выходных. Семью ты не видишь. Я в отпуске никогда полностью не был. Моя дочка как-то сказала, что увидела папу дома только в период, когда я в академии в Москве учился. Ей уже 12 лет было.
В администрации с отдыхом дела обстоят получше: отпуск и все праздники спокойно отгуливаешь, вечером домой, никаких ночных звонков. В этом смысле легче. Доходы выросли, так как я получал и зарплату, и пенсию полицейскую.
Мой отец всегда мечтал, чтобы я носил погоны. Он был военным, захватил войну с японцами на Дальнем Востоке. А потом Хрущев пришел к власти и армию сократил. И он страдал от этого. Хотел, чтобы я продолжил его дело. А я поступил в политех, но после окончания вуза было распределение в ГАИ. И отец сказал: "Ну тогда хоть туда устраивайся".
– Чем вы занимаетесь сейчас? В какой сфере хотите работать?
– Пока домашние дела решаю – их накопилось немало, пока я был под арестом. Я живу в частном доме, а он требует ухода. Внука воспитываю.
Работать после такого, наверное, помощником адвокатов своих пойду (смеется). Адвокатом мне быть нельзя из-за судимости. Но могу точно сказать, что после активной жизни без работы скучно, поэтому я себе дело найду.
– У вас через несколько дней день рождения, еще и юбилей. Как собираетесь отпраздновать?
– Я и раньше не любил шумных праздников, хотя было дело – собирал друзей, близких в ресторане. А сейчас уже не хочется. Да и пандемия эта. Немножко грустно от того, что мне уже 60, а не 33. Семью соберу, и этого мне будет достаточно. Они – моя самая большая поддержка.
– Вы жалеете о каких-то поступках в жизни?
– В СИЗО, когда уже глаза болеть от чтения начинали, я просто лежал и думал. Перебирал какие-то свои решения в жизни, о чем-то жалел. Особенно о том, что много времени посвящал чужим проблемам, а не семье.
Когда все случилось, первые, кто меня поддержал, – семья. И в первую очередь бывшая жена. Много проблем мы с ней пережили, но она все простила и поняла.
В то время вокруг моей семьи словно вакуум образовался. Все затаились. Может, боялись "замараться". Потом уже, когда начали в прессе дело освещать, друзья и приятели начали "просыпаться", звонить.
К близким надо относиться бережно. Раньше, помню, звонит дочка: "Папа, пойдем погуляем". А я ей: "Да некогда, много работы, без меня погуляй". А потом она выросла. И уже не погуляешь просто так.
Блиц
– Любимый фильм/сериал?
– Из иностранных – "Шоу Бенни Хилла". Из наших люблю исторические фильмы про войну, "17 мгновений весны". Смотрю документальные передачи про животных.
– Любимая книга?
– Конкретной нет, но я люблю исторические романы. Валентин Пикуль нравится, Анри Труайя, Александра Маринина. С ней я даже знаком – она не раз к нам в академию приходила. А ее муж у нас в вузе преподавал.
– Любимые музыкальные исполнители?
– "Машина времени", Александр Серов, Григорий Лепс, Анна Герман, Юрий Антонов. Современных исполнителей почти не слушаю, пустые песни.
– Кошки или собаки?
– Я всех животных люблю, но собак больше. Они очень умные и преданные, редкие люди такими бывают.
– Любимое место?
– Мой дом на Горе и лес вокруг него. Горный Алтай, Белокуриха. Тайгу люблю дикую, но горы – больше.
В августе 1983 года пришел в органы внутренних дел. Начинал с должности старшего инспектора ДПС. В 1996 году поступил в Академию МВД России.
В 1988 году проходил службу в Армении после землетрясения как сотрудник ГИБДД. В 1991 году в Абхазии служил заместителем командира сводного отряда от УВД Алтайского края во время грузино-абхазского конфликта. Не менее 10 раз бывал в Чечне, в том числе в период военных действия 1996 и 2001 годах. Имеет статус ветерана боевых действий.
Работал заместителем начальника Ленинского РОВД Барнаула, а в мае 2002 года стал начальником Управления ГИБДД по Алтайскому краю. Уволился из органов с должности замначальника полиции ГУ МВД России по Алтайскому краю.
В феврале 2013 года назначен на высшую должность государственной гражданской службы региона – управляющим делами администрации Алтайского края.
Награжден медалью ордена "За заслуги перед Отечеством" II степени, медалью "За доблесть в службе", нагрудными знаками "За отличие в службе ГИБДД" I, II, III степеней, именным холодным оружием и множеством краевых наград.
Смотрю, среди журналистов пошла мода - лепить героев из преступников...